Ясным солнечным зимним днем, 11 февраля 1918 года, уже под вечер, я с женою и есаулом Кульгавовым, на двух извозчичьих санях, нанятых в Новочеркасске за пятьсот рублей, подъезжал к станице Константиновской. Крас-ное солнце тихо склонялось за Дон, но мороз не усили-вался, а все был такой же ровный, спокойный, дышащий дыханием степи, снегом покрытой, белой, чистой, точно умывшейся.
В памяти стояло последнее свидание с Атаманом На-заровым. Это было вчера. Я только что вышел из малень-кой своей квартиры в подвале, в Новочеркасске, когда меня нагнал казак с запиской. Атаман просил меня к 9-ти часам в помещение областного правления. Посмотрел на часы. Уже время идти — пешком только-только дойду. В областном правлении на Платовском проспекте было грязнее, чем все эти дни, по лестницам и коридорам ва-лялись бумаги, солома, ящики, но людей толпилось меньше, и те, кого я встречал, смотрели не на меня, а как-то мимо, хмуро и косо. Атамана Назарова я застал в маленькой комнате подле зала заседаний. Там тоже было насорено, валялись зеленые и красные бандероли от кредитных билетов, стояли в углу деревянные ящики. В комнате, кроме Назарова, были Походный Атаман Попов и его начальник штаба, полковник Сидорин. Они сейчас же вышли, и мы остались вдвоем. Невысокого роста, строй-ный, красивый, в одних рыжеватых усах, с коротко ост-риженными волосами, в неизменном своем полушубке, крытом серым сукном с золотыми погонами, Назаров был чем-то взволнован, как будто куда-то спешил.
— Ну вот, — сказал он, протягивая мне руку, — Петр Николаевич, и случилось то, чего надо было ожидать.
Ростов занят большевиками. Добровольческая армия отошла к станице Аксайской. Я говорил с Корниловым. Драться за Новочеркасск они не будут, говорят, если казаки не хотят за него драться, то и мы не будем. Уходят.
— Куда? — спросил я.
Назаров махнул рукой неопределенно.
— На восток. В задонские степи. Там хотя пропи-таться можно. Я отправляю туда и Попова с партизана-ми. Новочеркасск придется бросить…
Назаров помолчал немного, брови его хмурились.
— У меня есть план, — сказал он, — формироваться в 1-м Донском округе, в Константиновской, и оттуда уда-рить на Александро-Грушевский и прервать сношение с севером. Новочеркасск падет. Они не удержатся. В 1-м Донском округе у казаков, кажется, настроение хоро-шее.
— Я боюсь, — сказал я, — что известие о сдаче Ново-черкасска Голубову и большевикам окончательно подо-рвет веру казаков в правительство.
— Знаю… знаю, — прервал меня Назаров… — Но пос-ледние партизаны отошли сегодня ночью, и между мною и Голубовым пустое место. Я боюсь, что уже сегодня Голубов займет Богаевскую станицу и нам не пробраться будет в Константиновскую. Я и хочу просить вас поехать в Константиновскую и формировать там дружины.
— Ваше превосходительство, — сказал я, — я боюсь, что из этого формирования ничего не выйдет. Казаки вышли из повиновения и ни меня, ни вас не послушают.
— Знаю и это. Но туда завтра едут члены Круга и я с ними, и вопрос убеждения мы берем на себя, вам только организовать, учить, а там дальше видно будет. Я прошу вас выехать сегодня же.
— Слушаюсь.
— У вас деньги есть?
— Около пятисот рублей осталось.
Назаров подошел к ящику, стоявшему в углу, вынул из него пачку 25-рублевых билетов и, подавая мне, ска-зал:
— Вот тут ровно две с половиной тысячи. Возьмите на первое время.
Пока я писал расписку, он говорил мне:
— Возьмите отсюда с собою человек пятнадцать офи-церов, они все собраны генералом Грудневым в собра-нии. Вам надо иметь своих людей при себе. Итак, до послезавтра в станице Константиновской.
Он протянул мне руку и в самую душу заглянул сво-ими прекрасными, честными, прямыми, не умеющими лгать глазами.
Больше мы не видались. Назаров остался в Новочер-касске, веря казакам, и был убит большевиками на своем посту выборного Атамана.
* * *
В офицерском собрании я застал человек пятьсот дон-ских офицеров. Было грязно, шумно, накурено. Видно было, что многие и ночевали здесь. Вдоль стен коридора, на материей крытых диванчиках и креслах, валялись вин-товки, ранцы и мешки. Тяжелое впечатление произво-дили они на меня, с детства приученного смотреть на оружие с особым уважением. Я разыскал генерала Груд-нева, начальника офицерского резерва, и передал ему со-держание своего разговора с Назаровым. Груднев стал настаивать, чтобы я вышел на сцену и осветил офицерам обстановку, так как они, по его словам, ничего не знали. Меня он провел на сцену домашнего театра, устроенного в большом зале собрания. Там, в гостиной, между пыль-ных кулис, среди беспорядочно расставленной мебели и походных коек, я застал почти всех генералов Донского войска. Все были знакомые и сослуживцы. Тут же я на-шел полковника Тапилина, который мне был хорошо знаком как выдающейся строевик и храбрый командир сотни: он командовал у меня в полку 4-й сотней, и я сказал ему, чтобы он подыскал мне человек пятнадцать надежных офицеров, чтобы ехать в Константиновскую организовать дружины.
Тем временем зрительный зал наполнился, и мне при-шлось выйти и повести беседу, как тогда безграмотно говорили, «о текущем моменте». Офицеры все знали. Они знали даже и больше, они знали, что Голубов не сегодня-завтра займет Новочеркасск. Их всех, или почти всех, охватила какая-то апатия, равнодушие, желание ничего не делать. Они изверились в казаках, они надеялись на то, что если они ничего не будут делать, и им ничего не будет. У многих сквозило то же, что было и у казаков: «Голубов свой, и с ним идут казаки — не звери же они?» «А дальше что?» — спрашивал я. «Будем работать в поле. Большевики — это перемена декораций». Большинство не хотело и как-то даже боялось покинуть Новочеркасск, где у многих были семьи.
