зарисовка в жанре альтернативной истории
— Жалеешь, да? — внезапно спросил Саша.
— О чём? — смутился худрук.
— Что ошибся. Взял бы ты себе, скажем, «Браво», а не нас. Не было бы проблем. Этот… как его… Кафтан на букву Х — он бы тебе насочинял всесоюзного рок-н-рола, хоть половником хлебай. Ага?
— Саша, давай не сейчас, а? Потом, придём с худсовета, нажрёмся и будем друг другу жаловаться. А сейчас — пойди и спой нормально. И мы договаривались, да? Не раскачивайся и не подвывай. Думай о том, что поёшь. Понял?
Саша замолчал и отвернулся. Худрук что-то вспомнил, охнул и убежал.
Звук был такой, будто старый советский магнитофон засунули в бочку из-под трески. Такие бочки — железные, выкрашенные мрачным синим, Саша видел в детстве, в порту. «Тум-бук, тум-бук, бук-а-бук» — басист группы, которая шла перед ними, работал быстро, но чётко, как будто отсчитывал, гад, секунды до сашиного мучения.
Грохнули тарелки. Басуха смолкла. Послышались разговоры. Редкие реплики спокойным тоном. Красную занавеску, сделанную из старого флага, откинули, выпустив в воздух рой жирных пылинок: предыдущая группа уходила со сцены.
Саша всё стоял, смотря в угол. И улыбался.
Он знал, что кто-нибудь, проходя мимо него, задержится и подбодрит.
— О, мастер аранжированного фольклора! Ну как, аранжируется в ленинградских оранжереях? Что-то я смотрю, аранжируется, но как-то не очень жиреется?
В руках у говорящего были барабанные палочки, которыми тот от облегчения так жестикулировал, что они просто обязаны были выскользнуть из потных ладоней. Саша повернулся к нему и заморгал. Он — убей — не помнил, как зовут ударника. Лёша? Витя? Похмелье, недобитое коротким сном, прятало все подсказки за спину. Саша виновато улыбнулся, и ударник почему-то вздрогнул. И таки уронил палочку.
— Да ты не переживай, что ты… — он нагнулся, чтобы подобрать палочку с пола, и словно только поэтому его голос стал тихим и низким, — рожи там, конечно, мерзкие. Ты знаешь, что? У них на столе графин такой — огромный, красивый, как финская люстра. Ты на него смотри. Я ему играл. Графину играть приятнее как-то.
Саша кивнул. Лёше или Вите крикнули, и он умчался. Саша отвернулся и снова стал смотреть в угол. Краем глаза он увидел, как его группа — один за другим — энергично прошагала на сцену. Подключаться и выстраивать звук. Как будто не всё равно было, хорошо ли звучат гитары на дне металлической бочки. Занавеска дёргалась, выпуская ребят на сцену, буквы К-О-С-М-Л на ней прыгали, складываясь на доли секунды в какие-то причудливые, булькающие слова. К Саше снова подошёл худрук и встал сзади. Саша резко обернулся.
— Ну что, как настроение, — сказал худрук почему-то утвердительно.
— Как будто хорошо, — бодро ответил Саша.
И улыбнулся.
Худрук никогда не видел его смеющимся. Но улыбался Саша всё время. Как будто вот-вот язвительно засмеётся над словами худрука. Или даже над мыслями. Которые, в этом худрук был уверен, Васильев читал.
— Вот что. Шагай уже на сцену.
Саша не двигался и молчал.
— Ошибся — не ошибся. Я Виктор Векштейн, не хрен какой-то, — добавил зачем-то худрук, — мне фамилия не позволяет ошибаться. И вот ещё что. Попросят представиться — ты Александр Георгиевич. Не Саша. Понял? Тебе уже за сорок!
Саша молчал, виновато потупившись.
«Почему он такой худой? — подумал худрук. — Героин принимает?».
— Ну давай-давай, — заторопил он Сашу. — Одобрят песню — воткнёмся в фильм про войну к Михалкову. Михалкову вы нравитесь. А Никитос — он такой. Это уже чин в Партии. Пригреетесь — будете в шоколаде, как «Машина».
— А мы и так, как машины, уже все, — пробормотал Васильев и, не дожидаясь ответа Векштейна, откинул занавеску — последнюю хлипкую защиту между полутёмным засценьем и ярким залом московского ДК. Апрельское солнце радует только снаружи. Попадая внутрь бетонной коробки, оно, повинуясь какому-то дурацкому закону физики, превращается в режущий глаза пыточный инструмент реальности.
Саша замер с закрытыми глазами. Моргнул, чтобы увидеть куда идти. Сделал пару шагов. Моргнул. Нащупал скользкий гриф своей гитары. Моргнул ещё раз. Слева, на стене, висела афиша с красными трафаретными буквами.
ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОГО ДАРВИНИЗМА
ВСТРЕЧА СОВЕТСКОГО СЛУШАТЕЛЯ
С БИОЛОГОМ Р. ДОКИНЗОМ, ВЕЛИКОБРИТАНИЯ
16 АПРЕЛЯ 2011
19:30
ДК «НАРОДНИК»
Надо было понять, в какую сторону петь. Он попытался приоткрыть глаза, но только моргнул несколько раз подряд. Этого хватило. Искомый графин стоял между несколькими фигурами сидящих за столом. Порядок песен он помнил: сперва «Так уж вышло, что наша мечта на плакат из палаток взята…», потом «Иди через лес», только «много курю» заменить на «много пою» и вместо про «сиреневый дым» петь про «свой голос мечты». Потом «Братские могилы». Потом «Вальс», но сперва вежливо объяснить, что песня про блокаду Ленинграда и что песня заказана Михалковым. Потом «если до Докинза уложимся» можно спеть «Далеко домой» или «Остаёмся зимовать». Но только эти.
Саша ещё раз разомкнул веки — на треть секунды.
Нащупал губами микрофон.
— Здравствуйте, — его голос многократно отразился от стен металлической бочки, — сейчас «Прощание с Братском».
![Если бы в конце XV века Новгород одержал победу над Москвой [Об одном несостоявшемся варианте истории русского языка]](/storage/book-covers/72/72d8e17f639218304b6e757501661262067f2b73.jpg)