Эллен Гаррис, стоявшая перед большим зеркалом в центре изысканно обставленной спальни своей квартиры на одной из нью-йоркских улиц Ист-Сайда, медленно повернулась, чтобы окинуть последним взглядом большую красивую комнату и лишний раз удостовериться перед отъездом, что здесь все в полном порядке.
Это была высокая, великолепно сложенная женщина тридцати лет с гладкими, блестящими, золотисто-рыжими волосами, красиво завитыми на концах, и чудесным цветом лица, отличающегося точеными чертами. Широко расставленные большие синие глаза с длинными густыми ресницами, пышный чувственный рот, легко складывавшийся в улыбку, маленький твердый подбородок.
В этот момент Эллен Гаррис была совершенно обнажена.
На аккуратно застланной двухспальной кровати с краю лежал открытый чемодан, в котором любовно и тщательно были уложены вещи, необходимые для двухнедельного пребывания во Флориде, на полу стоял такой же саквояж с дорожными принадлежностями. На стуле около туалетного столика висело белье и платье, которое ей предстояло надеть в дорогу.
С удовольствием взглянув на себя в зеркало, Эллен глубоко вздохнула, но вдруг ее покрытое атласной кожей тело напряглось, когда она услышала звук ключа, поворачиваемого в замке входной двери квартиры.
Инстинктивно она босыми ногами шагнула по ковру к дверце открытого шкафа, где висел легкий пеньюар, бросив взгляд на электрические часы, стоявшие на столике,— они показывали половину двенадцатого.
Эллен так и замерла с протянутой рукой, повернув голову и прислушиваясь к тому, как открывается дверь в холле квартиры.
— Герберт? — позвала она хорошо поставленным контральто.— Это ты?
— А кого же ты ждешь в такое время дня, черт возьми? — отозвался из передней сочный голос мужчины, и за дверью раздались твердые, решительные шаги.
Эллен улыбнулась с облегчением при звуке знакомого голоса, сняла с крючка пеньюар и, небрежно прикрывшись им, повернулась к мужу.
Он остановился на пороге, любуясь ее красотой,— хотя они с Эллен женаты уже год, восторг и восхищение, всегда испытываемые им при виде своей прелестной жены, ничуть не ослабевали.
Герберт был высоким, плотного сложения мужчиной лет тридцати пяти с гладким, красивым лицом, на котором выделялись большие карие глаза, поражавшие теплым, мягким взглядом. Антрацитового цвета костюм от Брукса подчеркивал его широкие плечи и узкую талию. Прищурив глаза, он глядел на свою жену, прислонившись к косяку двери, сунув руки в карманы брюк.
— Мне кажется,— бросил он небрежно,— что, если бы это пришел не я, а кто-нибудь другой, ты бы не схватила так поспешно свой халатик.
— Ну, конечно, нет,— ответила она в тон ему,— ведь если бы какой-то другой мужчина отворил своим ключом входную дверь нашей квартиры, то он, разумеется, ожидал бы, что я уже подготовилась, как и должно быть, к его визиту…
— О, боже, до чего же ты красива, Эллен! — сказал он с полным благоговением в голосе и шагнул к ней.
— Вы и сами совсем недурны, мистер Гаррис. Но я не ждала вас раньше чем через полчаса,— призналась она.
— Я пораньше удрал из конторы. Подумал… Черт возьми, ты и сама отлично знаешь, что я подумал. Чертовски долго будет без тебя тянуться время.
Он остановился прямо перед ней, положил руки на ее обнаженные плечи, притронулся нежно к волосам, жадно заглянул ей в лицо и тяжело вздохнул.
Эллен выпустила из рук пеньюар, и он соскользнул на пол. Выпрямившись во весь рост, гордая сознанием своей красоты, широко раскрыв влажно поблескивавшие глаза, она сказала мужу:
— Я люблю тебя, дорогой. Я не хочу покидать тебя. Давай отменим мое путешествие…
Герберт медленно привлек ее к себе, впился в ее губы, она прижалась к нему обнаженным телом, стиснув руками его талию. Несколько секунд они молча покачивались посередине комнаты в страстном объятии, а потом, так и не отстраняясь друг от друга, рухнули на постель…
Минут пятнадцать спустя Герберт вышел в маленькую чистенькую кухню, примыкавшую к гостиной,— в нее был проход через альков. Жена позвала его, когда он осторожно переливал крохотную порцию вермута с мартини в шейкер, где уже лежали кубики льда.
— Сию минуту, дорогая,— откликнулся он и понес шейкер через гостиную в спальню.
На этот раз жена его была почти одета и набрасывала на себя белую прозрачную блузку, которую должна была надеть в дорогу под костюм из синего шелка.
Эллен повернулась к нему спиной, когда он вошел, помешивая содержимое шейкера стеклянной палочкой, и улыбнулась ему через плечо.
— Эти проклятые пуговички на спине, Герб, застегни их мне, пожалуйста.
Он поставил шейкер на стеклянную крышку туалетного столика и сказал:
— С удовольствием, дорогая.
Подойдя к жене, Герберт стал возиться с крохотными пуговичками, стягивая блузку на ее тонкой талии.
— Интересно,— пробормотал он, зарываясь лицом в душистые пряди ее золотистых волос,— зачем это ты одеваешь такую блузку в дорогу. Кто тебе расстегнет ее, когда приедешь на место?
— Я могу расстегнуть ее сама, глупый ты мой! Могу даже застегнуть, если очень будет нужно, хотя это действительно очень неудобно. К тому же всегда найдется кто-нибудь, кто будет рад оказать мне услугу.
