Музыка сопровождала его по белым коридорам. Он прошел несколько дверей с надписями: на одной — «Вальс веселой вдовы», на другой — «Полуденный сон фавна», на третьей — «Поцелуй меня еще раз»… Свернул в боковой коридор, и тут дробью барабанов, дребезжанием чугунков, кастрюль, ножей, вилок, словом, громом металла ему в уши ударил «Танец с саблями». Все это заглохло, как только он спешно вышел в вестибюль. Здесь завороженная Пятой симфонией Бетховена разместилась секретарша, она даже не заметила, когда он промелькнул у нее перед глазами.
Зазвенел наручный радиотелефон.
— Слушаю.
— Папа, это Ли. Не забудь вовремя прислать мне деньги.
— Ладно, сынок. Ладно. Я очень занят.
— Только не забудь, папа, — просил голос по радио, но его заглушила музыка из «Ромео и Джульетты» Чайковского и заскользила по длинному коридору.
Психиатр шел по этому коридору, а он гудел, будто улей. Мелодии накладывались одна на другую. Стравинский соревновался с Бахом, Гайдн напрасно пытался выстоять против Рахманинова, Дюк Эллингтон расправлялся с Шубертом. Психиатр кивал секретаршам, которые мурлыкали себе под нос, и врачам, которые бодро насвистывали, спеша на работу. У себя в кабинете психиатр вместе со стенографисткой, тоже тихо напевающей, просмотрел кое-какие бумаги. Потом позвонил на верхний этаж капитану полиции. Через несколько минут вспыхнула красная лампочка, и откуда-то из-под потолка прозвучал голос:
— Арестованный доставлен в комнату номер девять.
Психиатр отомкнул двери камеры, вошел и услышал, как они клацнули позади.
— Убирайтесь прочь, — сказал арестованный, улыбаясь.
Его улыбка поразила психиатра. Такая жизнерадостная, приветливая и теплая, она будто осветила помещение. Рассвет в темном ущелье, полнолуние глубокой ночью — такой была эта улыбка. Голубые глаза спокойно сияли над ослепительно белой полоской зубов.
— Я пришел помочь вам, — сказал психиатр, хмурясь. Что-то в комнате было не так. Он почувствовал это, лишь только вошел. И сейчас с недоумением оглядывался вокруг. Арестованный засмеялся:
— Если вас удивляет, почему тут так тихо, то я только что разбил радио.
«Агрессивный», — подумал врач. Угадав его мысль, арестованный усмехнулся и успокоительно поднял руку:
— Нет, нет, я воюю только с шумными аппаратами.
На сером линолеуме были разбросаны обрывки проводов и детали настенного радиоприемника. Не обратив на это внимания и чувствуя на себе усмешку, будто тепло от рефлектора, психиатр сел напротив пациента в непривычной тишине, как бы предвещавшей бурю.
— Вы мистер Алберт Брок, который называет себя Убийцей?
Брок приветливо кивнул.
— Прежде чем мы начнем беседу… — Молниеносным движением Брок сорвал с запястья доктора радиотелефон, ухватил его зубами и стал разгрызать, а когда послышался треск, вернул аппарат ошеломленному психиатру с таким видом, будто сделал приятную услугу. — Вот так-то лучше.
Врач ошеломленно смотрел на изувеченный радиотелефон.
— Вам придется заплатить довольно-таки значительную сумму.
— Пустое, — усмехнулся пациент. — Как в той старой песенке: «Не обращай внимания, что бы ни случилось со мной — все пустое». — И он промурлыкал мелодию.
— Может, начнем? — сказал психиатр.
— Хорошо. Первой моей жертвой, или одной из первых, стал мой телефон… То было циничное убийство. Я запихнул его в кухонный комбайн! Заглотнув аппарат наполовину, агрегат вышел из строя. Бедняга подавился. Потом я расстрелял телевизор!
— Гм… — промычал психиатр.
— Я всадил шесть пуль в катодную трубку, и телевизор разлетелся с тихим звоном, словно упала и разбилась хрустальная люстра…
— У вас богатое воображение.
— Благодарю, я всегда мечтал быть писателем.
— Лучше скажите, когда впервые вы ощутили ненависть к телефону?
— Я боялся его еще в детстве. Дядька называл телефон механизмом привидением. Бестелесные голоса. Они пугали меня до безумия. И в конце концов лишили меня покоя в жизни. Телефон представлялся мне чем-то на удивление бездушным. Если ему вздумается, он пропустит твою личность через свои провода. А нет, то профильтрует ее до такой меры, что на другой конец провода. дойдет лишь резкий, холодный, будто рыба на ощупь, голос — само железо, медь, пластмасса и никакого тепла, ничего живого. По телефону легко сказать не то, что у тебя на уме, телефон перекручивает смысл твоих слов. Ты остро усваиваешь, что это твой враг. И вместе с тем телефон — такая удобная вещь. Стоит себе в уголке и искушает тебя: а ну позвони кому-нибудь, кто не желает, чтобы его волновали. От приятелей беспрерывно звонки, звонки. Черт бы его побрал, я совсем не имел собственного времени. Если не телефон, то телевизор, радио, проигрыватель. Если не они, то кино на углу улицы, где фильмы и реклама демонстрируются на тучах, что нависают низко над землей. Вместо капель дождя капли мыла. Если не реклама на тучах, то музыка Моззека в каждом ресторане. Музыка и реклама в автобусах, которыми я ездил на работу. А если не музыка, то селектор в офисе. И самое страшное — наручный радиотелефон, по которому каждые пять минут звонили друзья или жена. Почему средний человек так любит все эти приборы? Потому что каждый верит, будто сам распоряжается своим временем. Вот, мол, если на руке у меня телефон, то почему не звякнуть другу Джо, а? «Алло, алло!..» Я люблю своих друзей, свою жену, люблю детей, но когда в один прекрасный момент жена звонит, только чтобы спросить: «Любимый, а ты сейчас где?»; друг звонит и начинает: «Сейчас я расскажу тебе такой анекдот, что умрешь со смеху. Как-то один тип…»; кто-то незнакомый звонит и орет; «Файн-Факс проводит опрос! Какую резинку жуете вы в данный момент?» — то тут уже не до любви!
