От кого я впервые услышал о легенде — уже не помню. Услышал во время одной из многочисленных ночёвок на охоте и рыбной ловле. Тогда попался ничем не примечательный рассказчик. Он отделался лишь тем, что сказал: вот-де раньше были собаки! Куда сегодняшним до них. И только назвал имя легендарной собаки, добавив, что упряжки во главе с Тынграем не знали поражений.
Второй раз услышал через несколько лет зимой, и вот при каких обстоятельствах.
Я приехал в свой родной посёлок Ноглики на Праздник народов Севера. В районном центре собрались рыбаки, оленеводы и охотники за десятки и сотни километров, чтобы посостязаться в стрельбе из лука, гонках на собаках и оленях, нивхской борьбе и других видах спорта.
Гонки на собаках выиграл каюр из Пильтуна, самого северного селения на восточном побережье. Упряжка у него выделялась среди других: собаки высоконогие, поджарые, с развитой мускулатурой, красивой аккуратной головой. В беге они нестомчивы и резвы.
После гонок я встретился с каюром. Мы знали друг друга: были школьными приятелями. Разговорились. Он расспрашивал меня о жизни в городах на материке. Мой приятель ни разу не бывал дальше районного центра. Но это не мешало ему быть хорошим рыбаком и отличным каюром.
Когда зашла речь о соревнованиях, мы тут же заговорили об упряжках. Говорили с интересом. Мой приятель большой знаток ездовых собак. Он отметил, что собаки из разных селений отличаются друг от друга: мастью, размерами, экстерьером… И даже характером.
О своей упряжке только сказал, что выводил её долго, строго отбирая производителей. Мой друг признался, что не любит угрюмых собак: угрюмые и в работе не резвые. Особенно трудно давалось ему изменить характер своры. И тут он сказал, что его любимцы — далёкие потомки того легендарного Тынграя, о котором и по сей день рассказывают предания. А Тынграй был угрюмым псом…
Второй раз услышав это имя, я уже не мог не записать легенду о Тынграе. Но мой приятель не унаследовал от своих предков дар рассказчика, да и относился к легендам и преданиям как к не стоящим внимания пустякам.
И всё-таки помог мне мой приятель. Сказал, что, если верить преданиям, Тынграй был родом с побережья Лунского залива. Эту версию подтвердили и другие каюры. А тут мне ещё сообщили, что с недели на неделю в стойбище на берегу Лунского залива состоится медвежий праздник. Весть привёз охотник-соболятник. Он приезжал в райцентр сдавать пушнину.
Через день меня уже мчали быстроногие собаки. Предстоял путь более чем за сотню километров через залив, соболиную тайгу и перевал.
Через три дня мы приехали в стойбище Миях-во. Стойбище — в нескольких километрах от оголённого берега. Оно защищено от ветров низкорослыми рощами корявой лиственницы. В двух-трёх километрах в глубь острова — отроги хребта, изрезанные распадками и покрытые хвойным густолесьем, — излюбленные места соболя. В стойбище (в нём четыре дома) жил род Сакквонгун — таёжные охотники. Мы приехали за несколько дней до праздника.
Наши хозяева — люди Сакквонгун — оказались по-нивхски гостеприимными. Днём они занимались охотой и другими делами. А вечера отдавались тылгурам (преданиям, легендам, сказкам). Иногда мы слушали нгастуры — эпические сказания о необыкновенных путешествиях какого-либо безымянного героя (меннгафкк — «наш человек», так именуется герой в эпосе).
В один из вечеров я сказал, что видел на Празднике народов Севера упряжку, которая состоит из потомков легендарного Тынграя. Искра попала в цель. В эту ночь я услышал тылгур о Тынграе от человека из рода Сакквонгун. Именно люди Сакквонгун воспитали Тынграя и были его первыми хозяевами.
И в то время род Сакквонгун не был многочисленным. В стойбище Миях-во стояло несколько то-рафов — зимних жилищ, покрытых корьем и землёй.
В одном из то-рафов жила семья: хромоногий мужчина, который мог кормить только одну жену и их десятилетнего сына. Несколько родов предлагали красивой женщине, когда она была незамужем, перейти к ним, но её родители свято хранили обычаи — отдали свою дочь в род ымхи.
Хромоногий был старательный кормилец. Но не всегда удачей заканчивались его старания. А долго преследовать добычу он не мог.
Зимой хромоногий ловил пушного дверя. Он не мог ходить далеко и ставил ловушку сразу за стойбищем. Потому не часто приносил домой добычу.
Весной он ездил вместе с сородичами в море, во льды бить нерпу. Охота на нерпу требует сноровки. Но откуда быть сноровке, если охотник хромоногий? И сородичи брали его гребцом. При дележе добычи хромоногого не баловали вниманием.
Только летом он мог промышлять один. Он вместе с женой сплетал из тонких ветвей тальника тёкко — ловушки на рыбу — и ставил их в горных речках. Много ли, мало ли добывали они рыбы, но делали кой-какой запас юколы и как-то тянули до весны.
А если весна затягивалась — первой начинала голодать семья хромоногого.
У хромоногого было всего три кобеля и одна сука. Он не мог держать целую упряжку — собаки требуют много корма. И, когда нужно было заготовить дрова, хромоногий запрягал в лёгкую нарту трёх своих тощих кобелей и медленно исчезал в ближайшей роще. А потом люди видели: из рощи выходила странная упряжка — те же три тощих кобеля, и вместе с ними тянул нарту сам хромоногий.
