БЕСЕДА на притчу о должнике десятью тысячами талантов, взыскивавшем сто динариев (Мф. 18:23-35), и о том, что злопамятство хуже всякого греха.
Эта беседа произнесена святителем в 387 году между Пасхой и Вознесением, после продолжительного перерыва в беседах по случаю тяжкой болезни святителя. Поэтому в самом вступлении выражается радость проповедника по случаю возвращения его к своим слушателям после продолжительного отсутствия вследствие именно болезни.
1. Как будто возвратился я к вам из дальнего пути, так чувствую себя сегодня. Для любящих, когда им нельзя быть вместе с теми кого любят, нет никакой пользы от близости. Потому и мы, оставаясь дома, чувствовали себя ничем не лучше странников, так как не могли в минувшее время беседовать с вами. Но простите: молчание было не от лености, а от болезни. Теперь вы радуетесь тому, что мы освободились от болезни, а я радуюсь, что снова наслаждаюсь вашей любовью. Для меня и тогда, когда я был болен, тягостнее самой болезни было то, что не мог я участвовать в этом любезном собрании, и теперь, когда оправился от болезни, вожделеннее самого здоровья то, что имею возможность спокойно наслаждаться вашей любовью. Не так горячка жжет тела одержимые ею, как наши души - разлука с любимыми, и как те ищут чаш и стаканов с холодной водой, так эти - любимых лиц. Это хорошо знают те, кто привык любить. Так вот, когда освободились мы от болезни, насытимся опять друг другом, если только можно когда-нибудь насытиться, потому что любовь не знает насыщения, но, постоянно наслаждаясь любимыми, более и более воспламеняется. Зная это, питомец любви, Павел, сказал: "Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви; ибо любящий другого исполнил закон" (Рим. 13:8). Этот только долг всегда дается и никогда не выплачивается; здесь постоянно быть в долгу хорошо и достохвально. В рассуждении долга мы хвалим тех, кто ничего не должен, а в отношении к любви одобряем и почитаем всегдашних должников, - и что там служит признаком бессовестности, то здесь - признак добросовестности, никогда, то есть, не выплачивать долга любви. Не тяготитесь же продолжительностью предполагаемой речи: некоей дивной песни хочу научить вас, взяв в руки не мертвую лиру, но, вместо струн, натянув историю Писания и заповеди Божии. И как арфисты, взяв пальцы учеников, тихонько прикладывают их к струнам, и, приучая ударять с искусством, выучивают их из мертвых тонов и струн извлекать звук, нежнее и приятнее всякого голоса, - так сделаем и мы. Взявши, вместо пальцев, ум ваш и прикладывая его к заповедям Божиим, попросим любовь вашу касаться их с уменьем, чтобы этим увеселением привести вам в восторг не собрание людей, но лик ангелов. Не довольно того, чтобы только проследить Божественные слова; нет, требуется еще доказательство от дел. Как на арфе ударяет по струнам игрок искусный, ударяет и неискусный, но один наводит на слушателя скуку, другой увеселяет и восхищает его; пальцы одинаковы и струны одни, да не одно искусство: так и в отношении к Божественному Писанию, - многие, конечно, узнают Божии слова, но не все получают пользу, не все приносят плод; причина та, что они не углубляются в сказанное и без искусства касаются арфы. Действительно, что в игре на арфе искусство, то в отношении к Божиим законам доказательство от дел. Вот мы уже ударили по одной струне во всю четыредесятницу, читая вам закон о клятвах, и - по милости Божией - многие уста слушателей научились у нас мелодии этого закона, и бросив дурную привычку, вместо того, чтоб клясться Богом, всегда при каждом разговоре носят на языке: "да" и "нет" и "поверь"; пусть будет нудить их бесчисленное множество дел, они не решатся пойти дальше [1].
2. А как для спасения мало нам соблюдения одной заповеди то вот сегодня поведем вас и к другой. Если еще и не все исполнили прежний закон (о клятвах), так с течением времени, отставшие догонять опередивших. И действительно, я узнал, что усердие к этому таково, что об этой заповеди, и дома и за трапезой, бывает состязание у мужей с женами, у рабов с свободными; и блаженными назвал я тех, которые таким образом вкушают пищу. Что в самом деле может быть святее той трапезы, от которой изгнано пьянство и объядение и всякая неумеренность, и в которую, вместо того, введено дивное состязание о соблюдении Божиих законов, (где) и муж смотрит за женою, чтобы она не впала в бездну клятвопреступления, - а жена наблюдает за мужем, и преступника ожидает величайшее наказание; (где) и господин не стыдится слышать обличение от рабов, и сам исправляет в этом рабов? Не погрешит, кто назовет такой дом Церковью Божией. В самом деле, где столько целомудрия, что и во время пиршества помышляют о божественных законах, и все присутствующие друг пред другом ревнуют и состязаются об этом, оттуда явно всякий демон и лукавая сила изгнаны, а присутствует там Христос, радуясь о святом соревновании своих рабов, обильно даруя им всякое благословение. Поэтому, оставив наконец ту заповедь (так как знаю, что по милости Божией исполнение ее распространится во всем городе, потому что вы сделали усердное начало и прочное основание), перейду к другой - к презрению гнева. Как на арфе мало того, чтобы извлечь мелодию из одной струны, но должно пройти по всем струнам с надлежащею стройностью; так и в отношении к душевной добродетели недостаточно нам для спасения, как я сказал, одной заповеди, но должно со тщанием соблюдать их все, - если только хотим такой мелодии, которая приятнее и полезнее всякой гармонии. Уста твои научились не клясться? Язык научился везде говорить: "
