То, что человек не похож ни на одно другое животное, — очевидный факт. Не менее очевидно и то, что мы с вами — до мельчайших деталей анатомии, до последней молекулы, — принадлежим к огромному типу млекопитающих. Это противоречие — самая удивительная особенность Homo sapiens. Мы все знаем о нем, но все же не вполне понимаем, как так получилось и что это значит для нас.
С одной стороны, между человеком и всеми остальными видами млекопитающих лежит пропасть, кажущаяся бескрайней — она проявляется в самом факте существования в человеческом языке такого понятия, как «животные». Выходит, мы считаем, что шимпанзе объединяет ряд принципиальных общих черт с многоножками и двустворчатыми моллюсками (но не с нами), а мы, люди, обладаем особенностями, свойственными лишь нам одним. Вот некоторые наши уникальные качества. Мы, например, умеем разговаривать, писать и собирать сложные механизмы. Мы обеспечиваем наше существование не голыми руками, а при помощи особых орудий. Большинство из нас носит одежду и увлекается искусством; многие придерживаются какой-нибудь религии Мы распространены по всей Земле, управляем значительной частью ее энергетических и производственных ресурсов и постепенно осваиваем океанские глубины и открытый космос. Так же нас отличают от животных иные, менее лицеприятные особенности: геноцид, любовь к пыткам, пристрастие к наркотическим веществам и уничтожение тысяч других видов. Некоторые виды животных могут обладать одной-двумя из этих особенностей (например, используют орудия труда), но мы в этом отношении оставили животный мир далеко позади.
Итак, из практических и юридических соображений люди животными не считаются. Неудивительно, что когда в 1859 году Дарвин выдвинул гипотезу, что мы произошли от обезьян, многие поначалу сочли его теорию абсурдной и продолжали настаивать, что человек создан Богом «отдельно» от животных. Многие, в том числе четверть выпускников американских колледжей, придерживаются этого мнения и сегодня.
Однако, с другой стороны, совершенно очевидно, что мы все-таки животные — у нас те же части тела, что и у животных, тоже есть гены, мы так же состоим из молекул. Понятно, и к какому именно классу животных мы относимся. Наше внешнее сходство с шимпанзе настолько велико, что его признавали даже анатомы XVIII века, верившие в наше божественное происхождение. Представьте: берем обыкновенных людей, снимаем с них одежду, отнимаем у них все прочие вещи, лишаем дара речи, оставив взамен лишь нечленораздельное ворчание, и абсолютно не меняем при этом анатомию. Затем помещаем их в клетку в зоопарке рядом с клетками шимпанзе. И вот в зоопарк приходим мы — одетые и говорящие. Кого мы увидим в клетке? Того, кем люди, собственно, и являются, — прямоходящих шимпанзе с небольшим количеством шерсти. Инопланетный зоолог непременно причислил бы людей к третьему виду рода шимпанзе — то есть, мы попали бы в компанию к карликовому шимпанзе Заира и шимпанзе обыкновенному, обитающему в остальной тропической части Африки.
Молекулярно-генетические исследования последних пяти лет показали, что наш генетический код на 98 процентов совпадает с геномом остальных двух видов шимпанзе. Генетическая дистанция между нами и шимпанзе еще меньше, чем такими близкими между собой видами птиц, как красноглазый и белоглазый виреоны. То есть, большая часть нашего давнишнего биологического «багажа» до сих пор с нами. Со времен Дарвина были обнаружены окаменевшие кости сотен существ, стоявших на различных промежуточных ступенях между человекообразными обезьянами и современным человеком, и ни один мыслящий человек не может отрицать эти неопровержимые доказательства. То, что казалось абсурдом — происхождение человека от обезьяны, — действительно имело место.
И все же, обнаружение большого количества недостающих звеньев эволюционной цепи не разрешило загадку полностью, а напротив — сделало ее еще более интригующей. Выходит, всеми нашими «уникальными» особенностями мы обязаны тому небольшому генетическому «багажу», который приобрели в ходе эволюции — 2 процентам, на которые наш геном отличается от генома шимпанзе. Сравнительно быстро и недавно по меркам эволюционного процесса наш вид претерпел ряд небольших изменений, имевших далеко идущие последствия. На самом деле, какой-то миллион лет назад мы бы показались гипотетическому инопланетному зоологу лишь одним из многих видов млекопитающих. Правда, мы уже тогда обладали рядом любопытных поведенческих черт, самыми примечательными из которых были умение обращаться с огнем и зависимость от орудий труда. Однако эти черты показались бы инопланетному гостю не более любопытными, чем поведение бобров или птиц-шалашников. И каким-то образом, всего за несколько десятков тысяч лет — период, кажущийся почти бесконечно долгим в масштабах человеческой жизни, но являющийся лишь малой толикой истории нашего вида, — мы приобрели качества, делающие нас уникальными и уязвимыми.
Что же это за «ингредиенты», превратившие обезьяну в человека? Раз наши уникальные особенности появились так недавно и потребовали так мало принципиальных изменений, эти особенности, или, по крайней мере, их зачатки, должны присутствовать и в животном мире. Каковы же они, животные зачатки искусств и языка, геноцида и наркотической зависимости?
