Я ждала Тамао. Ему было восемнадцать лет.
В городок Т. меня привело исключительно необычное душевное состояние. И хотя в молодости я в этих краях бывала, в самом Т. оказалась впервые.
Из поезда, когда он подъезжал к городу N., моим глазам открылась удивительная картина: далеко вокруг над самой землей низко стлалась сверкающая пелена, или, если быть точнее, от земли будто поднимались вверх воздушные струи, светящиеся каким-то металлическим блеском. Свечения настолько интенсивного мне до сих пор здесь видеть не доводилось.
А произошло вот что. В прошлом месяце, в январе, я села в первый попавшийся поезд и поехала неизвестно куда: есть у меня такая привычка – кататься в поезде без определенной цели; в этой бесцельности я нахожу свою прелесть: полнейшее отсутствие прагматизма, все подернуто дымкой неопределенности. Однако в тот раз поездка была вызвана особым обстоятельством – мой муж покончил с собой.
Несколько месяцев после этого я жила в состоянии прострации, ничем не могла себя занять. Тогда и пришла мне в голову мысль сесть в любой вагон и отправиться невесть куда. А поняла я, в какую сторону меня везет поезд, когда за окном заметила поднимающееся с поверхности земли сияние.
Смерть мужа все перемешала в голове, создав невообразимый хаос, в котором не было ничего от повседневной суеты. В подобных случаях люди обычно впадают в безумие – плачут, кричат, и это, видимо, приносит им какое-то облегчение. Но со мной было не так. Чем дальше, тем более беспорядочно нагромождались мысли, хаос миллиардами ледышек заполнял всю меня, грозя разорвать изнутри, а окружающий мир со всем, что в нем есть, словно растворился. И ничто не в силах было вывести меня из этого оцепенения.
И вот, увидев за окнами мчащегося поезда странный полусвет, я вспомнила, что еще в юности, проезжая по этой дороге, была поражена необычным, исходящим от земли сиянием. Вспомнила и свою интерпретацию загадочного явления. Здесь начинается горная гряда. Свечение наблюдается на узкой полосе между морем и горами, на пути от города N. до портового городка К-, причем в районе города N. оно особенно поражает, возможно потому, что дальше глаза к нему привыкают. Объясняется этот феномен, по-моему, просто: горы состоят из гранита, за тысячи лет местами стершегося в порошок, который покрыл всю прибрежную полосу; или же в составе самой почвы изначально был гранит, частички которого и дают такое свечение.
Мне захотелось сойти с поезда в этом необычном месте, но, узнав, что на станции N. можно пересесть в другой поезд, который следует еще выше в горы, до станции Т., я решила ехать туда: по логике, чем выше поднимусь я в горы, тем ближе буду к истокам завораживающего меня зрелища.
На платформе было холодно, дул пронизывающий северный ветер. В воздухе, казалось, можно было явственно различить мерцающие пылинки гранита. Ощущение, будто я вступила в центр огромного ореола, не покидало меня, и я еще подумала: отличаюсь ли я сейчас, сию минуту, от той, какою была до поездки?
Самоубийство мужа. Оно назревало, видимо, в течение всей нашей десятилетней совместной жизни – исподволь, капля за каплей. Но было еще одно обстоятельство, мучившее меня. Задолго до этого брака покончил с собой другой человек, с которым я была близка. Мне представлялось, что какой-то нитью эти факты связаны между собой. Оба самоубийства не имели какого-то непосредственного повода: как покойный муж в течение десяти лет копил в себе смерть, так и возлюбленный копил ее те три года, что мы встречались. Да, они оба именно копили в себе смерть, по-другому не скажешь. И тот и другой, оказалось, были удивительно слабы, с годами их жизненная стойкость не возрастала, а, дойдя до какой-то точки, падала, и этой точкой был момент встречи со мной. Так мне объяснил все это один старик хиромант.
– Планида твоя такова: тебе свыше предопределено тяготеть над другими. Оттого всякий мужчина, которого ты полюбишь, окажется в круге смерти, – добавил он.
Никогда прежде не думала я, что судьбою мне дарована такая власть, я всегда была уверена, что не отличалась силой – ни душевной, ни физической.
– Что это значит – оказаться в круге смерти? – спросила я.
В комнате хироманта горела свеча; кроме книги в кожаном переплете, ничто не говорило о таинствах его профессии. Огонь свечи пожирал темень.
Старик сказал:
– Существует круг жизни и круг смерти, и есть, следовательно, люди, жаждущие жизни, но не способные выйти из круга смерти, и люди, страстно желающие умереть, но не способные выйти за пределы круга жизни. И в том и в другом случае их жизнь адова. Большинство людей, правда, могут жить спокойно: их судьбы не связаны с этими кругами.
И добавил:
– Я, бывает, смотрю внимательно на людей и вижу вокруг некоторых из них едва мерцающие круги, освободиться от которых невозможно. Одни рождаются с таким кругом, а у других, как родимые пятна, он появляется позднее.
Неожиданно старик поднял свечу и, вытянув вперед руку, указал во тьму.
Я смутно различила где-то далеко людей, сонм людей. Один из тысячи был заключен в светящийся круг. Мне только непонятно было, каков круг жизни и каков – смерти. Зато я с поразительной остротой почувствовала, до чего мучительной должна быть участь тех, кто хочет, но не может умереть, и тех, кто стремится жить, но не в состоянии отодвинуть нависшую над ними смерть.
