Томление - [2]

– Отчего в человеке накапливаются силы смерти? Как? – спросила я, и хиромант ответил:

– Вспомни, как люди меряются силой. У тебя с ними было так же. Вам казалось, что ваши руки недвижны, что они только напряжены, тем не менее скрытая борьба уже шла. Схлестнулись две силы, две судьбы, борьба шла на пределе, со стонами и скрежетом зубовным. Но что удивительно – вы сами этого не чувствовали. А я это видел. Я видел, как постепенно вокруг стоп твоих мужчин возникали круги смерти.

Этот разговор привел к тому, что меня обуял ужас: казалось, стоит мне пристально взглянуть, скажем, на какое-нибудь насекомое – и, мертвое, оно упадет, словно высохшая чешуйка. Моя планида помимо моей собственной воли губительна для всего живого? Мир, в котором мне суждено обитать, должен быть усеян трупами? Значит, я ни к кому и ни к чему не смею приближаться… Чтобы не звать смерть, я сама должна затаиться, притвориться мертвой.

Почему все-таки и возлюбленный, а потом и муж покончили с собой? Я без конца размышляла об этом, но видимой причины найти не могла, только живо представляла себе, что какая-то сила втягивает того и другого в центр круга смерти, как в водоворот ночного черного моря. И они не пытаются спастись и не удивляются – приговор судьбы непреклонен.

Я не могу согласиться с тем, что причастна к таинству смерти или наделена неведомой силой. Не могу отнести себя и к тем, кто, обладая избытком жизненных сил, пожирает другого. Но отчего же стоит мне полюбить человека – и его втягивает в круг смерти? Моя планида тяготеет над другими, объясняют мне. А в чем она – эта особая сила, предопределенная мне свыше? И вообще, что это значит? Следует ли из этого, например, что если бы я занималась борьбой сумо, то победа всегда была бы мне гарантирована?

В ожидании поезда на Т. я стояла на платформе, погрузившись в воспоминания. В кромешной тьме различала фигуры людей, видела, как вокруг некоторых замыкаются круги смерти. Дул северный ветер, сухой и острый, как льдинки. Воздух был прозрачен, потому что в той стороне, откуда дул ветер, не было заводов, и светел, потому что нес к небесам свечение земли.

Неожиданно какое-то предчувствие заставило сжаться мое сердце. Оно стало определеннее, когда я села в старый пустой вагон, и поезд из двух ржавых вагонов, скрипя на рельсах, отошел от станции, медленно начал набирать скорость, и мир за окном стало заливать белым светом. Да, я была права: чем ближе поезд подходил к горному хребту, тем интенсивнее становилось свечение.

Предчувствие, от которого замирало сердце, можно было бы, пожалуй, обозначить словом «счастье». Я, только что блуждавшая в мыслях о смерти, неожиданно встретилась со счастьем. Наверное, правильнее было бы сказать: где-то далеко впереди увидела счастье! Именно так, потому что минерал, белым светящимся паром возносившийся с земли, казался мне материализовавшимся счастьем.

Не только свечение – весь пейзаж убеждал меня в том, что где-то здесь сокрыто нечто очень глубокое и важное. Я не могла избавиться от ощущения, что каждая новая картина, разворачивающаяся за окном, исполнена особого смысла. Да, вот у меня и появилась цель – побывать в городке Т., и эта поездка, видно, предопределена свыше, мелькнула вдруг мысль.

За окном проносились деревья, старинные особняки, храмы, от всего веяло чистотой и красотой. Порой ночная тьма как будто разрывалась вспышкой, и тогда дома, деревья резко высвечивались, окутанные белым сиянием, исходившим от этой земли. Чарующее свечение я воспринимала как тайный знак, я чувствовала себя накануне пробуждения, мне стало казаться, что каким-то неведомым образом моя жизнь прочно связана с этим светящимся счастьем.

Предчувствие, охватившее меня, удалось, наконец, выразить словами: во мне зародилось и крепло убеждение, что мне суждено стать счастливой и я уже ею стала. Где-то в этих местах я создала свой очаг и коротаю свой век с семьей. Все вокруг настойчиво внушало мне это. И именно нелепость такой мысли делала ее для меня реальной. А и в самом деле: разве когда-нибудь рациональное было до конца истинным? Истина, мне кажется, обитает как раз где-то в складках алогичного и неясного.

Да, я живу здесь, в одном из домов этой залитой таинственным светом улицы. Я – не та женщина, жизнь которой до замужества была движением к некоему отрицательному полюсу, а совсем другая, моя жизнь теперь – движение к полюсу положительному.

Не доехав нескольких станций до городка Т., схожу с поезда.

Брожу по улице и всеми порами ощущаю эту землю, такую родную. Это моя земля, я тут живу, всегда здесь жила, просто на какое-то время забыла об этом. Мне бесконечно знакомо все вокруг и эта дорога, словно заботливо посыпанная светящимися песчинками, которые отбрасывают на меня свой свет. Великолепие этой картины не сравнить с той, что была видна из окна поезда; здесь все окрест живет своей удивительной жизнью.

Мое внимание привлек дом в европейском стиле. Видимо, построен еще до войны, вон как он накренился. Живая изгородь, когда-то окружавшая его, сохранилась только частично. Нынешний сетчатый забор – единственный современный элемент в постройке. Весь двор можно охватить одним взглядом. Огромное количество роз. Ко мне спиной стоит женщина, поливает их. Я очень живо ощутила гладкую медь старой лейки, почувствовала на своей обуви брызги воды, лившейся из носика. Несколько поколений эта тяжелая лейка служит в доме. Сама я уже восемь лет выращиваю розы. Каждый раз, когда в этот предвечерний час с полным ведром воды и лейкой я выхожу в сад, заходящее солнце желтыми лучами еще согревает землю. Оно здесь не прячется за вершины гор, а медленно садится за невидимым отсюда морем; дни тут длиннее, чем в долине, и тянутся, тянутся, как желтая патока. И я каждый вечер поливаю розы…