Уютная комната; в левой стене — камин. У задней стены — ширмы, за ними видна односпальная кровать, покрытая красным одеялом, и узкая белая дверь. Большой книжный шкаф делит комнату на две части, правая больше левой. Шкаф обращён дверьми направо, спинка его завешена ковром, к ней прислонилось пианино; напротив — широкий тёмный диван и маленькое окно; в глубине этой комнаты дверь в столовую. Там светло. Если к пианино поставить стул — он закроет проход в столовую. У камина в глубоком кресле сидит Яков — седой, кудрявый, бритый, лицо мягкое, читает книгу. Сзади кресла на письменном столе высокая лампа под абажуром из зелёной бумаги. У стола, тоже в кресле, сидит Федосья, в руках у неё длинное серое вязанье, на коленях большой клубок шерсти, она всё время что-то бормочет. В столовой бесшумно ходит, накрывая стол к обеду, Горничная; там же Софья — она моложава, лицо бледное, глаза малоподвижны, всегда смотрят вдаль, пристально и тревожно. Яков мешает угли в камине, она прислушивается к шуму, медленно идёт в комнату Якова, за шкафом нерешительно останавливается.
Софья. Я не помешаю?
Яков. Конечно, нет! (Встречает её улыбкой.)
Софья. Мне казалось — ты занят…
Яков(снимая пенснэ). Чем?
Софья. Я хочу спросить тебя, — госпожа Соколова, мать того, который стрелял в Ивана, просит принять её, — как ты думаешь, принять?
Яков(нерешительно). Не знаю… Как мать, она имеет право на твоё внимание… хотя — зачем ей обращаться именно к тебе, а не к Ивану?
Федосья(тихо и не поднимая головы, бормочет). Ждём-пождём да опять пойдём…
Софья. Ты веришь, что стрелял этот?
Яков. Видишь ли — я думаю, террористы не лгут, заявляя, что он не принадлежит к их партии…
Софья. Мне тоже кажется…
Яков. Ты что не сядешь?
Софья(опуская голову). Не хочется…
Яков. У тебя утомлённое лицо.
Софья(негромко). Когда я сажусь — меня одолевает слабость. (Тише.) Извини, но я снова принуждена просить у тебя денег.
Яков(торопливо, сконфуженный). В левом ящике стола — пожалуйста! Верхний ящик, не заперто…
Софья. Как это тяжело — обирать тебя…
Яков. Э, полно, Соня…
Федосья(бормочет). Бери, бери у него деньги-то! Умрёт скоро…. куда ему!
(Из столовой идёт Любовь. Она горбата и — чтобы скрыть своё уродство — всегда носит на плечах шаль или плед. Теперь на ней большая жёлтая шаль. Остановилась у пианино.)
Софья(задумчиво). Переехали мы в твой дом, а тебя, больного, загнали куда-то в угол…
Яков(смущённо). Полно, Соня…
Софья. Я взяла сто…
(Любовь ставит к пианино стул и тихо играет.)
Яков. Послушай, я хочу предложить тебе…
Софья. Мне нужно идти, после обеда скажешь — хорошо? (Идёт.)
Яков(берёт книгу). Когда хочешь…
Федосья(тихо напевает на мотив колыбельной песни). Эх, Яшенька, Яша. Горька судьба наша… (Дальше слова непонятны, но всё время старуха бормочет, точно баюкая ребёнка.)
Софья(останавливается перед дочерью, не замечающей её, ждёт несколько секунд). Пусти меня, Люба.
Любовь. Я уже мешаю?
Софья. Но как же пройти?
Любовь. Мама, где я могла бы не мешать никому?
Софья(ставит ногу на диван и так обходит стул дочери). Ну, не злись…
Любовь(вскакивая). Ты прыгаешь, чтобы потом получить право упрекнуть меня за свой прыжок?
Софья(уходя, тихо). В чём, когда я упрекаю тебя…
(Любовь встаёт и входит в комнату Якова.)
Яков(тихо). Как ты легко раздражаешься…
Любовь(спокойно). Это все говорят. Все жалуются на меня, точно я зимний холод или осенний дождь…
Федосья(поёт). А вот пришла Люба… А чего ей надо…
Любовь(громко). Перестань, няня!
Федосья. Чего? (Чешет спицей голову и улыбается, глядя на Любовь.)
Яков. Ты преувеличиваешь, Люба…
Любовь. Холод и слякоть осени тоже нечто преувеличенное, ненужное, враждебное людям… Скажи, сколько мама взяла денег?
Яков. Сто рублей… А что тебе?
Любовь. Почему ты не хочешь дать сразу много, чтобы ей не просить часто? Ведь это унизительно — просить, разве ты не понимаешь?
Яков(смущён). Ах, боже мой! Конечно, понимаю. Я и хотел сейчас предложить ей…
Любовь(как бы напоминая). Ведь ты богат…
Яков(улыбаясь). Был. Алюминий разорил меня…
Любовь. Зачем тебе понадобился этот алюминий?
Яков(виновато). Я думал, видишь ли, что было бы хорошо, если бы люди получили красивый металл. Железо — тяжело и мрачно, медь — такая жирная всегда…
Любовь(вздохнув). Какой ты смешной!
Федосья. О, господи, господи… помилуй нас, грешников…
Любовь. Ты часто ошибался?
Яков(усмехаясь). Необходимо, должно быть, чтобы иные люди делали ошибки…
Любовь(заглядывая ему в лицо). Я знаю одну твою ошибку.
Яков(беспокойно). Да?
Любовь. Ты должен был жениться на маме…
Яков(испуган). Люба!.. Это слишком сложно для тебя, пожалуй! Я не решился бы так говорить об этом на твоём месте.
Любовь. А где оно — моё место?
Яков(опуская голову). Странно ты говоришь, право…
Любовь(настойчиво). Почему я никогда не могу рассердить тебя? Я всех могу вывести из себя, а тебя — нет! Почему?
