Старый уличный торговец сразу же заметил этого мальчика, разительно выделявшегося из толпы хорошо одетых биржевых маклеров и банкиров, заполонивших улицы Нижнего Манхэттена. Коротко остриженные черные волосы, которые, будь они чистыми, скорее всего лежали бы непокорными завитками, жирными вихрами выбивались из-под полей потрепанной фетровой шляпы. Заплатанная рубаха с засаленным воротом, расстегнутым, вероятно, из-за июльской жары, висела мешком на узких худых плечах. Обрывок кожаного ремешка подхватывал грязные, чересчур широкие штаны. Парнишка едва передвигал ноги, обутые в грубые черные башмаки, которые пришлись бы впору великану. Под мышкой он держал довольно большой узел.
Торговец облокотился на тележку с подносами, полными соблазнительных пирожных и булочек, и от нечего делать стал следить за подростком, прокладывавшим себе путь по забитому людьми тротуару, как за преступником, готовым вот-вот скрыться. Старик часто видел то, что ускользало от внимания окружающих, и что-то в этом бродяжке привлекло его внимание. Эй, ты, ragazzo[1], у меня для тебя пирожное. Воздушное, как поцелуй ангела. Vieni qui![2]
Мальчишка вскинул голову и голодными глазами уставился на подносы с лакомствами, которые жена торговца собственноручно выпекала каждый день. Разносчик почти слышал, как бедняга мысленно пересчитывает медяки, запрятанные в узле, который он судорожно прижимал к себе.
– Иди же, ragazzo, я не возьму с тебя ни цента. Это подарок, – окликнул он, протягивая воздушное яблочное пирожное. – Подарок много повидавшего человека новому обитателю самого главного в мире города.
Вызывающе сунув большой палец за пояс, паренек вразвалочку приблизился к тележке.
– И с чего ты взял, что я новый обитатель?
Акцент, столь же отчетливый и резкий, как запах растущего в Каролине жасмина, разливающийся по хлопковым полям, невозможно было ни с чем спутать, и старик поспешил скрыть улыбку.
– Наверное, это всего лишь мой глупый бред?
Мальчик пожал плечами и ковырнул носком ботинка валявшуюся на земле картонку.
– Я ничего такого не говорил. Может, так, а может, вовсе наоборот, – объявил он и ткнул грязным пальцем в пирожное: – Сколько просишь вот за это?
– Сказано же, подарок.
Парень, подумав немного, коротко кивнул и протянул руку.
– Спасибочки вам.
Едва он успел взять пирожное, как к тележке подошли два бизнесмена в сюртуках и высоких касторовых шляпах. Пренебрежительный взгляд мальчика скользнул по толстым золотым цепочкам от часов, свернутым зонтикам и начищенным черным туфлям.
– Пропади пропадом все дураки янки, – пробормотал он.
Мужчины, занятые беседой, не расслышали, но едва успели отойти, как старик мрачно нахмурился:
– Думаю, мой город – неподходящее место для тебя, верно? Всего три месяца, как война закончилась. Наш президент мертв, и страсти все еще накалены.
Мальчик как ни в чем не бывало уселся на обочину и принялся за пирожное.
– Не очень-то я уважаю вашего мистера Линкольна. По-моему, он просто инфантилен.
– Инфантилен?! Madre di Dio?[3]
– Глупый, как дитя малое.
– А откуда такому оборванцу, как ты, знать ученые словечки?
Парнишка ладонью прикрыл глаза от палящего солнца и прищурился.
– Чтение книг – мое призвание! – напыщенно объявил он. – Я встретил это выражение у мистера Ралфа Уолдо Эмерсона. Я большой почитатель мистера Эмерсона. – Он начал осторожно обкусывать края пирожного. – Правда, когда я увлекся его эссе, то еще не знал, что он янки. Поверишь, просто на стену полез, когда обнаружил, откуда он родом. Но к тому времени было слишком поздно. Я уже, можно сказать, стал его учеником.
– Этот мистер Эмерсон, что такое особенное он изрек?
Кусочек яблока прилип к грязному пальцу мальчишки, и тот слизнул его языком.
– Он толкует насчет характера и уверенности в своих силах. Полагаю, уверенность в своих силах – это и есть самое важное качество человека, разве не правда?
– А по мне, так вера в Господа нашего. Важнее ничего нет.
– С некоторых пор я не слишком держусь Господа. Раньше – пожалуй, но за последние несколько лет уж больно много всего навидался. Как янки резали наш скот и жгли загоны. Как пристрелили моего пса, Фергиса. Как миссис Льюис Годфри Форсайт потеряла в один день сына и мужа. Мои глаза состарились. Одряхлели.
Торговец попристальнее пригляделся к подростку. Маленькое личико сердечком, чуть курносый нос. Как обидно, что возмужание огрубит эти тонкие черты.
– Сколько тебе лет, ragazzo? Одиннадцать? Двенадцать?
Глаза редкостного темно-фиолетового цвета настороженно сузились.
– А что? Полагаю, я достаточно взрослый.
– Где же твои родители?
– Мать умерла, когда я родился. Папаша скончался в Шило три года назад.
– А ты, ragazzo? Почему явился сюда, в мой город Нью-Йорк?
Парнишка затолкал в рот остатки пирожного, сунул под мышку узел и встал.
– Хочу уберечь кое-что свое. Без меня это и защитить некому. Еще раз спасибо за пирожное. Очень рад нашему знакомству. Чистое удовольствие – встретить такого человека в незнакомом месте. – Он уже отошел было, но, поколебавшись, обернулся. – И кстати, чтобы вы знали: я не мальчик. И зовут меня Кит.
