Когда у человека есть тайна, которую он стыдится поведать кому-то, жизнь становится тяжким бременем. На короткие мгновенья позор забывается, и ложное самоуспокоение охватывает хрупкое бытие. Но совесть не обманешь, она - самый жестокий судья и палач, грызущий душу медленно, но верно. А память, глупо забывающая много радостных событий, никогда не забудет позора.
Я пыталась забыть все, что было. Много раз сменяла место жительства, старалась прекратить общение со всеми, кто невольно мог напомнить мне об этом одним своим существованием; теряла себя в книгах, замысловатых сюжетах, фильмах... Но они кончались, а реальность представала неизменной. Нельзя начать жизнь сначала. Невозможно поделиться своей болью. Единственный человек, который мог бы понять, не сделал этого, и мне известно, почему так случилось. Она не приняла моего признания, потому, что правда оскорбляла, прежде всего, ее саму.
Прошлое гналось, не отставая ни на шаг. Оно дышало в затылок горячим смрадом. Через звонки и визиты, переданные приветы, ночные воспоминания... Как забудешь этих людей? Как убежишь от них?! Я точно знаю, что такое рана в душе: постоянная боль, мешающая дышать и улыбаться. От нее нет лекарства, и она растет, как гангрена. Нет исцеления от моей болезни. Имя ей - смерть. Я знаю, когда и как умерла. Каждый раз, моргая, передо мной предстает лицо моего убийцы. Сотни раз за день.
Прежде чем осознать, что меня будит телефонный звонок, я чувствую гнев. Не люблю просыпаться от чужого вмешательства так сильно, что готова на многое ради мести. К счастью, это ощущение всегда проходит очень быстро.
- Дааа, - уыло отвечаю кому-то.
- Спишь?! - удивленный голос из смартфона.
Ненавижу ее глупые вопросы, но с этим всегда ничего нельзя было поделать.
- Даааа, - в семь утра легче всего отвечать однообразно.
- Во сколько легла?
- Не помню, мам, - но по ощущениям похоже, что не раньше четырех часов. - Я люблю тебя, но твой контроль ни к чему - мне уже двадцать пять лет.
- И что, разве ты взрослая?
Бесполезно продолжать тему...
- С тобой просто невозможно разговаривать! Я звоню не для того, чтобы ссориться.
Вот как... Это со мной невозможно разговаривать!
- Кое-что случилось, Эля.
Она замолчала, но я не стала вставлять реплику.
- Только что умер Марат.
Папа умер... Это разбудило меня окончательно.
- Откуда ты знаешь? - недоверчиво спросила я.
- Десять минут назад позвонил его брат и рассказал мне. Оказывается, у него был рак легких. Нам с тобой не сочли нужным рассказать. Но на похороны пригласили.
- И ты согласилась поехать?
- Что за возмущенный тон? Да, сразу же, за нас обеих.
Маму, которая питала к нему что-то дружеское, я не способна была понять.
- Вадим согласен?
- Он еще спит и ничего не знает, но, думаю, будет не против моей поездки.
Да, скорее всего. Отчим всегда ревновал маму к отцу, но мертвый уже не причинит вреда.
- Эля, ты что, даже не расстроилась? - обвиняющее прозвучал ее высокий голос. Мама, в свою очередь, не понимала моего равнодушия, хотя и знала его причины.
- Расстроилась, - сухо ответила я, но не из-за его смерти, а из-за необходимости присутствовать на похоронах. Она вздохнула, но не стала чего-то еще\ваться.
- Приезжай в его деревню завтра самым ранним рейсом. Думаю, к полудню все уже будет завершено.
Хорошо, что не сегодня.
- Ладно.
Звонок завершен. Интересно, что испытывают счастливые дети, когда умирает их отец? Я понимаю, что они плачут и терзаются, но каковы их душевные ощущения? Мне не дано понять. В моей душе сейчас было пусто. Перед глазами встали те тяжелые дни, когда он нас бросил. Под предлогом поиска заработка отец уехал в Челябинск. Недалеко от города у него жили родственники, там он родился. Мы ждали от него помощи как евреи- манны небесной. Но не получили ни весточки. В то время я лелеяла надежды, что он будет меня любить и заботиться, как и все хорошие папы. Как странно, что в ребенке Богом заложено это ожидание родительской любви. Но я получала только его равнодушие. А потом мы сами поехали к нему. Он сказал, что не вернется. Это был его побег. Как не по-мужски! Теперь я не удивляюсь, не плачу, не горюю. Но в то время пришлось очень туго. Мы рыдали, ссорились, дрались между собой: я и мама. Она винила в его уходе только меня. Переходный возраст, скверный характер, постоянные нужды на одежду, учебу в школе и поступление в вуз... Просто смешно. А я не могла винить ее. Моя тетя сказала, что поговорила с отцом, и он признался, что всему виной холодность моей матери. А еще он страстно хотел сына. И я не смела винить мать, произнося такие страшные для нее слова. Лучше слушать то, что легко говорила она сама...
Спустя год мы немного пришли в себя и продолжили жить.
А теперь отец умер; сигарета, лучший его друг, предала Марата Малеева.
Думал ли он обо мне? Сожалел ли о той роли, что сыграл в моей жизни? Я бы хотела потерять руку или ногу, чем получить эту рану. И сейчас хотелось зареветь от гнева, потому что догадывалась: этот мерзавец даже не вспомнил моего имени на смертном одре.
