Однажды по возвращении домой Тарзан находит свою ферму разрушенной, в ней нет больше ни одной живой души. Сердце Тарзана — сердце гордого, непокоренного зверя. Оно стучит у него в груди жаждой мести, неукротимым желанием найти и покарать виновных.
В Тарзане живут и борются два существа. Вскормленный в джунглях племенем обезьян, он в минуту отчаяния превращается в необузданное человекообразное животное. В такие периоды своей жизни Тарзан мало напоминает цивилизованного человека, несмотря на воспитание и образование, полученные им в среде людей.
Сердце дикого зверя-человека жаждет отмщения. Одну за другой Тарзан предпринимает тщетные попытки отыскать врагов. Впрочем, поиски не совсем бесплодны. Они приводят Тарзана к неожиданной встрече. Перед ним, отчаянно преодолевающим безводные пески пустыни, вдруг открывается настоящий оазис. Его взгляд ласкает прекрасная, утопающая в зелени долина. Ни дать, ни взять — райские кущи, земля обетованная для страждущих добра.
Но нет, первое впечатление о людях, населяющих долину, обманчиво. Они коварны и злы. Они безумны и опасны в своем безумии. Крайне разочарованный, еще более ожесточившийся в своих бесплодных скитаниях, путник, своим обликом неуловимо напоминающий древнее лесное божество, он возвращается из дальних странствий ни с чем. Возвращается еще более ожесточенным и гневным, чем был. Берегитесь его все, кто встретится на пути. Человек или зверь — все едино, отныне он на всякого станет наводить ужас и смертельный страх.
Впрочем, к зверям, которых полным-полно в джунглях, он все же питает нечто вроде симпатии. Как-никак он им не чужой. Плоть от плоти человеческой, Тарзан вскормлен зверем и с малых лет привык жить по звериным законам, которые ему кажутся более справедливыми, чем те, которыми руководствуются люди. И потому он сам воспринимает себя прежде всего не человеком, а его подобием — обезьяной, созданным столь же диким, сколь буйным и непредсказуемым в своем поведении. Таким и только таким отныне должны знать и запомнить его люди. Тарзан неукротим. Тарзан неистов. Тарзан непобедим.
Усталость давала себя знать. Шнайдер на исходе сил продирался сквозь частокол деревьев. Пот градом катился со лба, стекал на квадратную челюсть и бычью шею. Лейтенант, как там его, Обергатц, следовал за ним на положенном отдалении. Шествие замыкал младший лейтенант фон Госс, постоянно контролирующий идущую перед ним шеренгу выдохшихся аскари. Черные солдаты, следуя примеру белого офицера, подталкивали носильщиков остриями штыков и прикладами винтовок.
Гауптман Шнайдер не мог подойти вплотную к каждому аскари. Он изливал свою прусскую желчь лишь на находившихся в непосредственной от него близости носильщиков. Да и с ними приходилось соблюдать разумное чувство меры, поскольку эти ублюдки были нагружены оружием. Трое белых мужчин, трое германских офицеров, волею судьбы оказавшиеся в самом центре Африки, могли рассчитывать только на самих себя.
Фриц Шнейдер находился не в авангарде, а в середине отряда. Он контролировал ту его половину, которая вышагивала впереди. Другая половина находилась за спиной и была в поле зрения младшего лейтенанта фон Госса. Таким образом, офицеры страховали сами себя от возможных неожиданностей со стороны конвоируемых.
Во главе шеренги плелись два совершенно голых дикаря, прикованных друг к другу металлическими ошейниками. То были аборигены здешних мест, проводники, поступившие на службу Культурфронту. На изможденных телах «доблестных добровольцев» красовались кровоподтеки и шрамы — свидетельство того, что цвет немецкой цивилизации проник даже в дебри Африки. Культура избранной нации предстала во всем своем блеске (и в треске ломаемых костей) перед ошарашенными и перепуганными насмерть туземцами. Картина живо напоминала события осени 1914 года в Бельгии. Страна, испытавшая горечь поражения, почувствовала на себе и наглое торжество насильников-победителей. Те, подобно варварам, ощущали себя в полнейшей безопасности и поступали с добычей и новоявленными рабами соответственно.
Проводники, которым было велено сопровождать отряд по назначению, заблудились. Олухи царя небесного, без мозглые скоты. К сожалению, ничего другого от них ждать не следовало. Африканский проводник — это олицетворение самой тупости. Проследовать из пункта «а» в пункт «б» для него — неразрешимая проблема. Даже если он проделывал тот же маршрут неоднократно. Злоумышленниками их считать не следует, это было бы ошибкой. Такой народ, и все тут.
Надо было бы поубивать их тут всех до единого. Фриц Шнайдер при других обстоятельствах именно так бы и поступил.
Но он сдержал свой гнев. Он взял себя в руки и воздержался от справедливого наказания. Ибо оставалась еще слабая надежда, что окаянные дураки все-таки найдут правильный курс. Кроме того, пока это быдло существует, он может заставить их страдать. Страдать в той форме, в какой они единственно способны ощущать страдание! Он будет бить их, причинять им телесную боль. Причинять боль безнаказанно — неописуемое наслаждение.
