Ночь огромным синим драконом наползала на Феруз со стороны Великой Пустыни. Дневной раскаленный зной уже давно уступил место ласковой вечерней прохладе и в сгущающихся сумерках то тут, то там загорались масляные фонарики над дверями домов. Первыми вспыхивали лампы над многочисленными лавками и постоялыми дворами, коих в богатом торговом городе, расположенном на перекрестке двух великих торговых путей было огромное количество. В них можно было купить все: от роскошных золотых украшений Запада и Северных звонких мечей, до благовоний Востока и изысканных вин Юга. Каждый день купцы в лавках, словно трудолюбивые пауки, вили многосложные паутины льстивых речей, выторговывая для себя звонкую разномастную монету, а вечерами, запираясь у себя, тщательно подсчитывали то, что заработали за день непосильным трудом. За тем и зажигались над их дверями фонарики, чтобы осветить узкие и кривые улочки Феруза, где в темноте так легко спрятаться банде проходимцев, замысливших ограбить честного купца прямо в его лавке. Постоялые дворы же, напротив, были рады припозднившимся гостям, которые щедро оплачивали пищу и кров, чтобы через пару дней уйти с торговыми караванами в Великую пустыню, растворившись в песках, будто и не было их вовсе. А потому, их фонарики были сродни свету маяка, что путеводной звездой горит на горизонте, обещая страннику тихую пристань.
Потом, будто спохватившись, вслед за светляками лавок и трактиров вспыхивали яркими огнями стены дворца Правителя Феруза, благословенного Ияра, что мудро правил городом во славу всем Богам и их Великой Матери вот уже двенадцать лет. Его правление стало для жителей города, дотоле измученных страшной междоусобицей в стране, настоящим глотком ключевой воды после полуденного пустынного зноя. Это он победил армию предыдущего Правителя — трижды проклятого Саргона, попытавшегося покуситься на власть над всем царством. Это он выгнал узурпатора и всю его семью с позором из города, а затем железной рукой навел порядок в Ферузе: приструнил бедняков и попрошаек, даровал широкие права купцам и знати. И бедный стал еще бедней, а богатый — богаче. И Феруз расцвел при нем несказанно.
Словно перекликаясь с дворцом, освещались колонны Храма Великой Матери — тихой обители Мудрейших — совета жрецов, которые каждый день без устали молились о благополучии Феруза, да и всего царства Дияла. И никакие мирские соблазны не могли поколебать их твердой решимости жить в святой бедности, а все роскошные дары храму во истину приносились лишь в жертву Великой Матери и всем богам. Наверное, именно поэтому обласканы были Мудрейшие благосклонностью небесной и милостью земной. Ибо видела Великая Мать их преданность себе и не оставляла сирых детей своих, а потому имели они вес и уважение в обществе, и неисчислимы были богатства Храма.
Когда же огромный ночной дракон проглатывал Феруз, и наступала черная пустынная ночь, светлячки фонарей начинали беспрестанно вспыхивать то тут, то там — это жители города зажигали у своих жилищ лампы, стремясь отогнать ночную мглу и все, что в ней прячется от своих очагов. Так что в какие-то часы весь город с высоты крепостной стены казался огромным светящимся морем, что раскинулось вокруг живописного оазиса в самом сердце Великой Пустыни. И только одна часть города так и оставалась погруженной во тьму — квартал бедняков, называемый в народе Глоткой Дэва, едва ли мог расцвести разноцветными фонарями — у местных обитателей, порой, неделями не было куска хлеба, не то, что масла для светильника.
На крепостной стене, что обнимала город, подобно любящим рукам Великой Матери, тоже вспыхнули огни. Они освещали посты стражи, которая лениво перекликалась между собой каждый час о том, что все спокойно. Основная же часть стены так и утопала в полумраке и здесь, между зубцами крепостных башен, часто пряталась вечерами маленькая воровка из Глотки Дэва. Ей едва ли минуло двенадцать лет, была она невысокая и худенькая, в мешковатых шалварах неопределенного цвета, такой же затасканной рубашонке и старой, видавшей виды, дупатте. Коротко остриженные темные волосы выбивались из-под платка и неровными космами спадали на чумазый лоб. Но если взглянуть ей в глаза, то можно изумиться, до чего необычного и редкого они цвета. В не по-детски серьезном взгляде разлита больная бирюза Срединного моря, да, пожалуй, ни один драгоценный камень из сокровищницы правителя не передаст их восторженного сияния, в котором сейчас отражались все огни Феруза. Звали девчонку Тией, и в своей недолгой жизни у нее было две радости: ее ручная забавная обезьянка Мушил, что помогала обкрадывать зазевавшихся купцов на рыночной площади, а в свободное время веселила хозяйку забавными выходками, да ее собственная сказка — ночное море огней огромного Феруза. Она приходила сюда почти каждый вечер. Сидела меж зубцами башен и смотрела, как разливается по городу ночь, а потом незаметно уходила по направлению к подворотням Глотки Дэва, унося в памяти сказку.
Однако в этот вечер понаблюдать за ночными огнями ей не дали. Мушил, сидевшая спокойно у нее на левом плече, вдруг встрепенулась, осклабилась и тревожно обернулась в сторону лестницы, ведущий в крепостной двор. Через пару минут оттуда послышался гомон голосов, который приближался к месту, где сидела Тия. Стали уже различимы отдельные слова:
