Леонид Ашкинази
Сувенир из Англии
Сюжет «обезьянья лапа» известен всем нормально читающим людям и всем филологам (это такая шутка). Амулет, который выполняет три желания, причем выполняет их так, что формально сделано, что попросили, а по факту — персонаж крутейшим образом обламывается, или, как говаривал некий Вовочка в во второй половине позапрошлого — начале прошлого века, «формально правильно, а по сути — издевательство». Кажется, название восходит к рассказу Джейкоба Уильямса, но я не уверен. Впрочем, не важно. А важно то, что я знать не знал, ведать не ведал, что окажусь персонажем. Ну скажите на милость, где я, а где Англия?
Значит, так. Один мой приятель съездил в оную Великобританию. По культурному обмену или что-то вроде, читал там два семестра лекции в университете. Вернулся очень довольный: березки ему никогда особо близки не были, он того, физик-теоретик: бумага и карандаш, а по нынешним временам — доступ к университетскому кластеру. Не обязательно Эмайти, Калтех тоже подойдет. Пижон… Но и британские ему пока что сгодились. Условия для работы, говорит, отменные, жрачка — вполне, студенты мотивированные, половина — китайцы, вот с интимом есть проблемы, многовато условностей, но он их вроде преодолел. То есть одолел. То есть намекает, что одолел.
Прогуливается он как-то раз по стольному граду Лондону, заходит в антиквариат — это он уже здесь рассказывает, после возвращения мы собрались, выпиваем (на шесть человек две бутылки вина, правда, хорошего, подруга моя выбирала) — заходит, глазами витрины и стеллажи обводит, нечто странное видит и спрашивает (тут интрига-то и начинается, ага): «Это что, обезьянья лапа?» Продавец смотрит на него слегка ошарашено и говорит: «А как это уважаемый сэр опознал? Тем более что уважаемый сэр… это… вроде бы гость нашего города?»
На это не менее ошарашенный гость нашего города отвечает, что он всегда британскую литературу высоко чтил, еще в пеленках зачитывался, кормление иногда из-за Шекспира пропускал! Но как же, — спрашивает гость, беря сюжет за рога, — сей раритет к вам попал? А дело в том, — ответствует пригорюнившийся хозяин магазина, сосущий трудовые гинеи из задыхающегося в тисках промышленной революции английского рабочего класса, — дело в том, что государство ввиду кризиса дотации на культуру слегка урезало, и фонды того, подкачали, и пришлось музею такому-то экспозицию того, слегка сократить, и вот-с. И сколько сей раритет стоить может? — спрашивает наш физик из Москвы, и, услышав ответ, роняет челюсть. А почему так мало? — вопрошает он акулу империализма и получает ответ, столь же откровенный по форме, сколь и загадочный по сути. Потому что неизвестно, амулет это или подделка, а если и амулет, то действующий или нет. Но что он из музея — подтверждено всеми положенными сертификатами, хоть сейчас в Торгово-промышленную палату звоните, они обязаны по базе проверить и подтвердить. Вытирает мой друг пот со лба, берет раритет и сертификаты, как вежливый человек, оставляет свою визитку, платит названную сумму, прощается и уходит.
С этими словами мой приятель лезет в карман, достает полиэтиленовый пакетик и молча кладет на стол. А я ровно так же молча протягиваю руку и беру оный пакетик. Вы спросите, почему. Отвечаю откровенно и по форме, и по сути, почти как тот продавец. Потому что за столом присутствует моя любовь, которую я первый раз в нашу компанию пригласил. И уже увидел, как мои коллеги и приятели вокруг нее прыгают. Заценили, значит… Ну, понятно: хочется срочно что-то делать истинно мужское. Итак, я выпячиваю челюсть, кладу пакетик в нагрудный карман и говорю: в течение суток проверю и доложу. Народ хохочет, но как-то вяло, с сомнением в голосе. Расходимся мы поздно.
Утром вспоминаю разговор за столом и, покуда бреюсь и моюсь, прихожу к выводу, что придется. Впрочем, поскольку чем кончится эксперимент, я не знаю, решаю на всякий случай позавтракать. После кофе приступаю к эксперименту. Желание, которое я прошу исполнить лежащий передо мной амулет, достаточно тривиально и для влюбленного идиота, каковым я успешно являюсь уже 8 с половиной месяцев, естественно. Я прошу, чтобы она слышала все мои мысли, хоть как-то связанные с ней (последнее — чтобы ее не стошнило от физики и жалоб на то, что не все мои студенты считают мой предмет самым важным в жизни).
Через два часа раздается звонок. Моя любовь спрашивает меня, не эксперимент ли с амулетом я начал два часа назад? Я честно отвечаю «да». В ответ она со свойственной ей прямотой сообщает, что сделает со мной, если это издевательство немедленно не прекратится, потому что у нее от моего непрерывного потока сознания уже голова гудит, не говоря уж о том, что не все сцены можно по телевизору показывать, и от щенячьих моих восторгов, удивительно однообразных, тоже, и, угрожая прекращением каких-либо отношений и навсегда, кроме ухода за мной, если я опять оденусь не по погоде и заболею, как месяц назад, требует, чтобы я немедленно прекратил думать о ней. Загипнотизированный этими тремя минутами непрерывного ужас чего, знать крепко же я ее допек, правда, идиот… опять накосячил… чего же делать-то, караул, как извиняться… загипнотизированный ее последней фразой, я, как идиот, повторяю эту фразу вслух.
