Итак, Хомкин меня бросил!
Бросил безжалостно, грубо и цинично!
Объявил о разрыве в ресторане, в присутствии своей новой пассии и официанта, который реял стервятником, подстерегая момент, чтобы вырвать у меня тарелку.
Прочие приборы со стола уже убрали. Подозрительно косясь на официанта, я придвинула к себе салатницу с остатками необыкновенно вкусного оливье и методично заработала ложкой. Зная, что за еду Хомкин заплатит сполна, я считала себя вправе съесть все, до последней крошки. Могу даже вылизать эту салатницу, если захочу! Я девушка без комплексов.
Я уже приготовилась тщательно вытереть стенки посудины хлебной корочкой, и тут Хомкин трагическим голосом сказал:
– Все, Инесса! Сегодня мы с тобой обедали в последний раз.
В первый момент я подумала, что Хомкин собрался сесть на строгую диету – с него станется! – и легкомысленно ответила:
– Ну, мне-то худеть не надо!
При этом я с прозрачным намеком посмотрела на девицу, которую Хомкин зачем-то притащил с собой и представил мне как свою новую секретаршу. Девица была на голову ниже меня, а весила килограммов на пять больше. Правда, избыточный вес у нее был сосредоточен в основном в области грудной клетки и в районе седалища: декольте выглядело так, словно в него затолкали пару воздушных шаров, и еще пара спряталась сзади под юбкой. В сочетании с кумачовым цветом платья это придавало секретарше очень праздничный, первомайский вид. Я прищурилась, вообразила, как она торжественно и величаво проплывает мимо украшенной флагами трибуны, и ухмыльнулась. Эта краснознаменная девица одна могла заменить собой целую колонну ликующих демонстрантов!
– Инесса, мы с тобой расстаемся навсегда! – с нажимом сказал Хомкин и, чтобы смысл его слов стал мне еще понятнее, приобнял секретаршу за пышные плечи.
Первомайская демонстрация в моем воображении моментально превратилась в похоронную процессию. Пальцы, крепко сжимавшие край салатницы, дрогнули и выпустили посудину. Официант тут же подхватил ее и с радостным клекотом унес прочь.
Я нахмурилась, тяжело взглянула на Хомкина и побарабанила освободившимися пальцами по столешнице, безмолвно требуя объяснений.
– Я женюсь! – сообщил Хомкин, трусливо прячась за свою секретаршу, которая воинственно выпятила грудь, заняв ею почти половину стола.
– Не на мне? – на всякий случай уточнила я.
Хомкин замотал головой так яростно, словно его атаковал пчелиный рой. Мисс Первое Мая ехидно ухмыльнулась.
В этот момент я оценила, с каким расчетливым коварством Хомкин выбрал время для объявления о нашем разрыве. На столе, с которого убрали всю посуду, не было ничего подходящего для прицельного броска в физиономию подлеца. Не стулом же его бить! Хотя…
Я с особым интересом взглянула на соседний – пустой – стул, и Хомкин, успевший неплохо узнать меня за полгода более или менее бурных отношений, поспешно сказал:
– Я хочу, чтобы мы расстались друзьями!
– Ты бы лучше спросил, чего хочу я! – Я зловеще цыкнула зубом, и хомкинская новая подруга немного втянула бюст, убрав его подальше от моих оскаленных челюстей.
– А чего ты хочешь? – послушно спросил Хомкин.
– Много чего, – честно призналась я.
Я хотела немедленно, здесь и сейчас, задушить мерзавца своими собственными руками. Я хотела стянуть с соседнего стола остро заточенную вилку и потыкать ею в надувное декольте его новоиспеченной невесты. Наконец, я очень хотела съесть уже заказанный десерт с многообещающим названием «Огненный рай», но не могла ждать, пока его принесут, в компании Хомкина и его будущей вайф, так как из последних сил боролась с желаниями номер один и номер два (смотри выше). Таким образом, получалось, что этот гад оставил меня без сладкого! Я поняла, что не прощу его ни-ко-гда!
Я со скрежетом оттолкнула стул, поднялась над столом во весь рост и высокомерно бросила надувной девице:
– Завещаю вам это ничтожество, – я кивнула на покрасневшего Хомкина, – и мой высококалорийный десерт. Кушайте, вам же нужно поддерживать в должной форме свои аэростаты!
Я кивнула на девицино декольте – это вполне могло сойти за прощальный поклон, – и удалилась, громко цокая каблуками.
Уже в такси я осознала, что меня обуревает еще одно могучее желание – реветь белугой и рвать на себе волосы, и уж в этом я себе не отказала. Правда, шевелюру свою я проредила чисто символически, хоть и взлохматила основательно, зато парадное лицо, вдохновенно нарисованное перед свиданием с неверным возлюбленным, размазала до состояния шедевра абстрактной живописи. Наверное, поэтому таксист, высадив меня у подъезда, невероятно быстро умчался прочь, даже деньги не пересчитал.
Зеркала в лифте не было давным-давно, и это избавило меня от лишнего стресса, но мамуля, открыв мне дверь, громко ахнула, сокрушенно покачала головой и спросила:
– Бросил?
– Бросил, – жалко шмыгнув носом, подтвердила я.
– А я всегда предупреждала! – изрекла мамуля.
Она высоко подняла голову и удалилась по коридору. Я вздохнула. Мамуля действительно всегда предупреждала, что Хомкин меня бросит. Впрочем, она также всегда предвещала папулину смерть от обжорства, собственную скорую и неминуемую гибель от нервного истощения, Зямину кончину от злоупотребления плотскими радостями жизни и, наконец, массовый падеж всех членов нашей семьи от сезонной бескормицы, вызванной хронической задержкой издательством мамулиных гонораров. Она у нас сочиняет страшные истории, которые читатели раскупают, как горячие пирожки. У нее невероятно высокий рейтинг популярности среди окрестной детворы: стоит только мамуле выйти во двор, как вокруг нее собирается толпа малолеток, охочих до страшилок. Папуля порой надрывает горло до хрипа, пытаясь дозваться женушку с вечерней прогулки. Она может до глубокой ночи сидеть на бортике песочницы, испытывая на юных добровольцах крепость сюжета нового ужастика.
