Дарий Первый, прозванный в народе Милосердным, полновластный повелитель Империи Рун, потомок восьми демиургов, тот, чьи титулы столь же бесконечны как и его величие, находился на поле боя лично. Не в гуще битвы конечно, а позади армии, на высоком холме и в окружении сотен телохранителей и магов. Достаточно близко для того чтобы насладиться грядущей победой и достаточно далеко от непосредственной опасности, чтобы действительно рисковать случайно погибнуть. Присутствие сюзерена должно было вдохновить армию перед тяжелой битвой.
Здесь же неподалеку расположилась и свита. Пользы от толпы придворных в битве не предполагалось, хотя многие из них выставили свои отряды. Те кто мог и хотел уже находились на поле боя, демонстрируя доблесть и верность. Здесь же остались мужи в годах, многие имели солидный живот, двойной и даже тройной подбородок. И хотя большинство щеголяли роскошным оружием и парадными доспехами, но мало кто справился бы даже с одним орком. Среди гвардейцев и боевых магов они смотрелись чуждо и сами это понимали. В конечном итоге именно ум и хитрость помогли многим из них добиться своего положения и не сгинуть в борьбе.
И именно поэтому они не решились оставить императора одного. Слишком опасно. Кто знает, не нашепчут ли чего недоброжелатели? Не заметит ли сюзерен отсутствие? Вот если бы их повелитель сам остался в столице… Но ожидать этого было бы глупо. Император был молод — всего шесть десятков лет, не возраст для мага, а молодости свойственна горячность и самонадеянность. Она не способна тихо наслаждаться жизнью, проводя время в пирах, или услаждая слух музыкой, а глаза — танцами молоденьких девушек. Кровь кипит в жилах заставляя рисковать ради призрачных целей, а чтобы внимать гласу мудрости нужно преодолеть соблазны молодости. Хоть не дело императору рисковать своей божественной сущностью, но и верным слугам не стоит оспаривать уже принятое господином решение. Глупец, спорящий слишком упорно, рискует впасть в немилость.
Звуки боя раздавались уже давно. Две огромных армии решали судьбу народов. Император молча наблюдал за ровными рядами легионов и ордами орков. Прошли те времена когда дикари бросались на копья по одному, теперь и они используют строй. И это весьма прискорбно.
Магические щиты, выставленные над полем боя, принимали редкие удары враждебных шаманов. По больше части атаки проходили впустую, лишь иногда возникал пробой и десяток-другой солдат умирали. У орков неудачи случались чаще — шаманы редко вступают в прямое противостояние. Где им спорить с боевыми магами империи?
Исход предопределен. На вершину холма, отдуваясь, взбежал гонец. Доспехи его были помяты, кое-где виднелась кровь. Солдат рухнул на колено и торопливо заговорил.
— Мой господин! Орки потеснили правый флаг. Генерал Инк просит подкреплений!
Император и сам видел что дела на правом фланге идут не лучшим образом. Там к полю вплотную подступал лес и орки засев меж деревьев имели подавляющее преимущество. И выходить под копья латной конницы не желали. Лес стоило бы сжечь, но и шаманы это понимали и неплохо блокировали такие попытки. Уже день как над этим участком шел дождь.
— Возьми две сотни гвардии. Скажи генералу наступать. Если он не выбьет оттуда орков до конца дня, я буду недоволен. Иди!
Недоволен… Дарий усмехнулся. В устах его отца это звучало бы смертным приговором. "Я недоволен" говорил он, и ближайший гвардеец без сомнений отрезал виновному голову. Если генерал не справится, придется казнить старика. Печально, но иного выхода не останется.
Власть не терпит слабаков, а знать — тех кого ими считает, хоть и притворяется до времени и клянется в верности. Предательство слабого — не предательство. Мало кто знает правителя близко, большинство верят слухам. Сейчас слухи говорят о его слабости. Дарий Милосердный… Всевидящие боги, разве это то прозвище, которым может гордиться мужчина?! Милосердие — удел монахов, юродивых и женщин. Для правителя, мага и воина это звучит почти как оскорбление. И как приговор. Наверняка его старший сын уже получил несколько предложений "помощи".
От этих мыслей хотелось скрежетать зубами, но Дарий остался неподвижен. Проявление чувств — тоже роскошь, непозволительная правителю. От того что видят поданные зависит многое, а он уже допустил немало ошибок. Внутри все кипело от ярости.
Каюра Второго, вошедшего в летописи как "Добрый", сын удушил прямо в постели. Ингар Четвертый "Всеблагой" пил по утрам слишком много яда, получая его из рук любимой старшей жены. Настолько, что постоянно болел и даже многочисленные лечебные амулеты ничего не смогли сделать. До тех пор пока предательница не посыпала ему пищу толченых алмазов. Даже магия имеет свои пределы.
А ведь оба искренне пеклись о народе…
Правда был ещё Иран Справедливый… Дожив до ста он решил что должен войти в историю не как человек что по малейшему подозрению казнил ближайших друзей и сжигавший целые города. Идея издать специальный указ и отправлять на рудники каждого кто не добавлял к его имени слово "Справедливый" принесла некоторый эффект. Шахты стали приносить больше дохода, особенно первые годы. Историки изощрялись в лести и прославлении правителя. Зато при его внуке историков уже никто не трогал и в летописи Иран все равно вошел как "Кровавый".
