Скорцени опустошенно вздохнул и устало запрокинул голову на спинку кресла. Только что он закончил беседу с очередным русским диверсантом из специальной, особо секретной группы «Россия-центр», курсанты которой должны были совершить покушение на Сталина.
Это был третий агент подряд, беседы оказались изнуряюще монотонными и больше напоминали предварительные допросы в следственной камере гестапо, нежели общение с давно завербованными агентами, успевшими пройти через разведывательно-диверсионную школу «Зет-4» и «фридентальские курсы».
Настроение у штурмбаннфюрера СС становилось все более мрачным. Ему, как божий день, было ясно, что ни один из этих троих агентов для выполнения сверхсекретной акции в Москве не готов. Нет, относительно технической подготовки диверсантов особых претензий у Скорцени не возникало. В конце концов, воспользоваться замаскированной под комок грязи миной[1], которая должна сработать под машиной Сталина, сумел бы даже законченный идиот.
Не сомневался Скорцени и в том, что пленные ненавидят «вождя всех времен и народов», поскольку у них были на то веские причины. Не зря же они принадлежали к тому незначительному числу агентов, которых даже не пришлось вербовать: они сами — в разное время и в разных лагерях — обратились с просьбой направить их в разведшколы. Вряд ли на такой шаг решился бы подосланный в лагерь агент НКВД. В Москве прекрасно понимали, что добровольцев проверяют особенно тщательно. Никто не вызывает такого подозрения у разведслужбы, как человек, добровольно напрашивающийся в агенты...
Суть несогласия Скорцени с кандидатурами этих смертников, внутреннее отторжение их заключались в ином. Все это были люди без... диверсионного куража. Без полета фантазии. Без отчаянной уверенности в себе и своем призвании диверсанта. Жалкие исполнители, они, оказавшись на вражеской территории, станут заботиться не столько о выполнении задания, сколько о спасении своей шкуры. Они и выполнять-то задание будут исключительно из страха. А в понимании Скорцени подобные людишки недостойны даже его презрения.
Штурмбаннфюрер медленно поднялся из-за стола и еще какое-то время выжидающе смотрел на бронированную дверь комнаты. Ему все казалось, что она вот-вот откроется и наконец-то появится тот, кого он со спокойной совестью сможет послать хоть в Москву, хоть в Лондон.
«Однако сомнения сомнениями, а Кальтенбруннер ждет твоего доклада, — сказал он себе, поняв, что никто из-за этой двери уже не появится и все ожидания напрасны. — Эти трое отобраны из двадцати отборных. Так что прикажешь делать? Откладывать операцию и готовить новых агентов? Но их еще нужно подыскать, проверить и подготовить, чтобы в конечном итоге они опять попали к тебе. И ты увидел перед собой то же самое, что видел только что... — с безысходкой мрачностью улыбнулся Скорцени. — К тому же неясно, что ты можешь сказать обергруппенфюреру, что эти трое, как говорят русские, «рылом не вышли»? Не смотрятся на строевом плацу? О кураже не позаботились? Так иди и подбирайся к Сталину сам...»
Скорцени почти механически нажал кнопку скрытого в столе магнитофона, пленку которого уже успел перемотать.
— Нам известно, что вы были знакомы с механиком из гаража Сталина, — услышал он собственный голос, казавшийся ему голосом двойника из потусторонней жизни, слышать который Скорцени было непривычно и неприятно.
— Это правда, я был знаком с ним. Не знаю, возможно, Сталин успел сменить механика... Я ведь попал в плен в ноябре 42-го.
— Не сменил. Это проверено. Вы часто встречались с этим механиком, бывали у машины Сталина? Знаете маршруты, по которым Сталин ездит с дачи в Кремль?
— Знаю, конечно. Чего ж не знать? Дело это секретное, но под разговор... Да и машина приметная. Неужели зашлете меня, чтобы?..
— У нас всего лишь предварительный разговор, — недовольно избавил его от излишнего любопытства Скорцени. — Мы выясняем связи каждого из агентов, чтобы, исходя из них, оценить возможности. Это и определит судьбу каждого из вас, любимцы смерти.
— Определить надо, без этого нельзя, — растерянно проговорил агент.
Скорцени выключил магнитофон и, поиграв желваками, поднялся. Решившись забраковать агента Аттилу, он на какое-то время упустил из виду то уникальное преимущество, которое Аттила имел перед сотнями других возможных претендентов на право послать к праотцам вождя мирового пролетариата. В руках бывшего младшего лейтенанта Георгия Кондакова находилась нить, позволяющая ему хоть в какой-то степени приблизиться к одному из доверенных лиц Сталина, к механику гаража, а значит, и к машине.
По существу он, Скорцени, должен быть признателен офицерам, сумевшим выудить такого человека из доброй сотни других агентов, из тысяч и тысяч военнопленных. Уж кто-кто, а «первый диверсант рейха» прекрасно понимал: чтобы ухватиться за такую ниточку, иногда приходится жертвовать несколькими агентами, затрачивать массу времени и денег. Но и в этом случае очень часто все заканчивалось провалом, поскольку за каждым доверенным лицом вождя следят десятки других лиц — еще более доверенных. И интерес к ним со стороны «случайных любопытствующих» никогда не бывает случайным.
