Адан оттащил дюралевую лестницу к задней стороне дома. Поднял голову и посмотрел на балкон. Нюстадсгатан. Высокий первый этаж. Как два пальца облизать. Всего только: составить лестницу, закрепить крючками, чтобы не сложилась, прислонить к балкону – и ты в квартире. Но чувство такое, что вот-вот наложишь в штаны – в самом буквальном смысле. Даже представил – вот он карабкается по ступенькам, а на брюках расплываются отвратительные коричневые пятна.
Вообще-то ему девятнадцать, и он уже вышел из того возраста, когда занимаются квартирными кражами. В старших классах – еще куда ни шло, но сейчас… ниже его достоинства. Но что делать? Сурри сказал – значит, сказал.
Они дружили с детсада, играли в одной команде, жили в одном дворе, их отцы – соседи. Только не здесь – в той стране, откуда они бежали.
– В Баколе мы были такими же, как все, – говорил отец Адана, – никому и дела не было друг до друга. Разве случится что. А здесь мы – одна семья. Братья и сестры.
Отец и прав и не прав. Сурри – его «брат». И что? Свинья свиньей.
Алюминиевые перила. Холод проникает даже через пупырчатые перчатки. Без перчаток ни шагу… привычка с прошлых времен: не оставлять отпечатков пальцев. Его пальчики наверняка торчат в каком-нибудь полицейском регистре. В «базе данных», как они это называют, чтобы не раздражать общественность словом «регистр», – у нас, дескать, никого не регистрируют. Это нарушение Конституции.
Перелез через балкон – потребовало усилий: с его-то весом. Но отвертка в руке сидела привычно и удобно – будто пальцы помимо его воли только и ждали заняться нормальным делом. Нормальным – а что называть нормальным? Он и живет, по понятиям лохов, «нормальной» жизнью: водит рассыльный пикап отцовского шефа, жует попкорн и по вечерам смотрит с подругой «Люка Кейджа» и «Фауду». Две недели назад, правда, ему предложили срубить кое-какие бабки – ничего противозаконного, дружеская услуга. Надо быть идиотом, чтобы отказаться от такого предложения.
И все из-за немецких засранцев. Сурри спросил, не может ли он съездить в Германию и пригнать новую, но уже объезженную модель «ауди» восьмой серии с шестилитровым двигуном. Шестьсот лошадей. Пробег – не больше пятидесяти тысяч. Затея стопроцентно выгодная: покупаешь «восьмерку» за миллион крон и пригоняешь в Швецию, где она стоит полтора. Можно было бы заниматься этим все время. Одна беда: если ты регистрируешь на свое имя несколько автомобилей в год, продирает глаза налоговая служба. Так и попал Адан в эту карусель: новое имя. Он перегонами ни разу не занимался, и его имя нигде не засветилось.
Он доехал поездом до Редбю. Пятьсот девяносто четыре кроны. Сидел и всю дорогу слушал Spotify в новеньких Beat-наушниках – звучит обалденно. Но не забывал прижимать к животу набрюшную сумочку. Сто десять тысяч евро, миллион крон. Никогда не думал, что миллион весит так мало.
Адан никогда не ездил поездом на большие расстояния. Ему понравилось. Клево. За окном медленно плывет южно-шведский пейзаж – замерзшие поля, ельники и небольшие хутора. Бананы>[1] здесь, похоже, поголовно увлеклись коллекционированием ржавых скелетов тракторов и каких-то навесных железяк. Удивительное дело – на что они живут?
Найти салон «ауди» – никаких проблем. Пять минут от вокзала. Еще пять минут – осмотреть тачку. Десять – договориться с дилером и оформить купчую. Продавец к тому же говорил по-арабски – язык для Адана не родной, но знакомый. На несколько вежливых фраз знаний хватило. Дилер заулыбался и одобрительно покивал.
До чего же приятно сесть на обитое светлой, цвета слоновой кости, кожей сиденье, запустить двигатель и катить к шведскому парому! Ему приходилось водить десятки машин, в основном пикапов, но за рулем «ауди», тем более «восьмерки», он не сидел никогда. Машина не только выглядела шикарно – каждая деталь дышала запредельным качеством. Запах дорогой кожи, краснодеревая панель инструментов, сыто чмокающие тяжелые двери… он вспомнил Сурри – вот кто жил по высшему разряду. Даже худи не как у всех, а от знаменитой французской дизайнерской фирмы. Ничего, когда-нибудь и у Адана будет такая тачка. А пока – крутить баранку до упора, чтобы не останавливаться в каком-нибудь вшивом мотеле.
