– Ой, какая собачка!
– Не трогай.
– Почему?
– Она может быть больная.
– Простудилась?
– Не знаю. Может быть. Хотя, кажется, собаки не простужаются.
– Мам, а давай ее домой возьмем и вылечим.
– Оставь, кому сказано.
– Ой, мам, еще одна, смотри, какая волосатая. Можно ее погладить?
– Не волосатая, а лохматая. Не трогай!
– Ей, наверное, тепло. Она не простудилась. Давай эту домой возьмем.
– Нет, и эту мы домой не возьмем. У тебя дома есть кошка, собаки с кошками не уживаются.
– А я по телевизору видела, как кошка с собакой жили. Мультфильм… Ой, мама, смотри, еще две. Ну, мам, ну, пожалуйста, ну давай хоть одну возьмем.
– Все, пора домой. Пошли.
– Мам, смотри, сколько их! Собачки-собачки! Идите ко мне!
– Пошли, пошли…
– Ой, мам, их, наверное, тысяча миллионов, да?
– Дай руку. Иди сюда.
– Мам, а почему они на нас так смотрят?
– Не знаю. Пошли, только тихонько.
– Мама, а почему они рычат? Они злятся, да?
– Наверное.
– А что мы им плохого сделали?
– Ничего. Иди ко мне на руки.
– Не пойду, я уже взрослая девочка. Мама, а они нас не пускают, да?
– Иди ко мне на руки, кому я сказала! Быстро!
– Мама, а они нас укусят?
– Да что ж это делается? Среди бела дня… Я тебя сейчас подсажу на дерево, и ты там будешь сидеть и не слезать, поняла?
– Я не хочу на дерево. Ты сама говорила, что на деревья лазят только плохие мальчишки.
– Помогите!
– Мама, я боюсь! Мама, не бросай меня. Мама, почему они гавкают на нас? Мама!
– Помогите!!!
– Мама!!!
«Жигули» взвизгнули на повороте и на скорости врезались в стаю псов, обступивших женщину и девочку на дереве.
Стая бросилась врассыпную, но отбежала недалеко.
– Садитесь, быстро! – закричал мужчина, распахивая дверцу машины.
Женщина сдернула с дерева дочь и нырнула в салон.
Еле успела захлопнуть дверцу, собаки уже налетали рычащей стаей.
– Вы плохой дядя, – сказала девочка. – Вы чуть не задавили собачку.
– Ты что, глупая, дядя нас спас. Спасибо вам.
– Да не за что. Вы где живете?
– Вот здесь, вот в этом подъезде. Мы просто во двор вышли погулять. Господи, откуда их столько? И какие злые…
Собаки за тонкими стенками машины заходились в лае и рыке.
– Придется подождать, – сказал мужчина.
– Нет, мы домой сейчас не пойдем. Давайте поедем в милицию, если можно.
– Вы так считаете?
– А вы как считаете?
Лохматый пес, который так понравился девочке, вскочил на капот и злобно лаял теперь в самое лицо женщине.
– Мама, они хотели нас укусить?
– Да.
– Ну что ж, поехали.
Машина тронулась с места, собаки снова отбежали и снова недалеко. Они огромной стаей провожали «жигуленок» до дороги. Потом разом остановились и помчались куда-то в глубину дворов.
Она просто измучилась, пока летела из Праги. Нет, самолет ее вполне устраивал, это был настоящий «Боинг», не страшный аэрофлотовский «Ил», который разве что подталкивать не приходится при взлете. Тихая прохлада в салоне, кресло, с угодливой нежностью откидывающее спинку, всегдашние мятные пастилки у стюардесс. К счастью, ее соседи были неразговорчивы. У окна сидел надушенный толстяк с курчавой бородой, стыдливо поджимавший ноги, чтобы ненароком не коснуться ее жирным коленом, со стороны прохода аккуратная пожилая дама с фиолетовыми волосами – видимо, иностранка. Ирина достала плейер и включила музыку, чтобы хоть как-то снять напряжение. Но обычно любимая музыка (она слушала Верди, и ей действительно нравилась несложная классика) скользила мимо слуха. Внимание ее было рассеянно, мысли путались в голове, перескакивая с предмета на предмет, то и дело возвращаясь к событиям последних дней в Праге. Ощущение близкого счастья не оставляло Ирину, и, хотя дожидаться радости – тоже радость, она томилась сейчас в этом комфортабельном американском салоне, сознавая, что от Москвы ее отделяют несколько лишенных событий часов, а от окончательного счастья не меньше недели. Счастье на этот раз ей, обычно идеалистке, представлялось тридцатью тысячами зеленых долларов, которые с легкостью превращались в ремонт, полную и шикарную смену гардероба и отпуск в Италии. Ирина была горда и нисколько не стыдилась перед собой, что она, натура возвышенная и даже в чем-то поэтическая, радуется деньгам самой большой радостью последних лет. Вслед за Пушкиным она полюбила повторять: «Я люблю не деньги, а свободу, которую они дают». Свободы в деньгах ей недоставало, особенно последнее время. По московским понятиям она зарабатывала, что называется, «очень прилично», но «очень приличного» не хватало девушке, которая хотела жить в Москве, как в Европе. Квартира в старом арбатском доме тихо разваливалась, текли гнилые трубы, прорву денег сжирал автомобиль – хорошо выглядеть, давая понять сослуживцам, все больше гражданам иных держав, что и она не лаптем щи хлебает, было временами сложновато. Но она не унывала, зная, что со своим умом и талантом пробьется на службе. Кроме того, Ирина была остроумна, добра и, пожалуй, весьма хороша собой. Красавицей она себя оправданно не считала. Несмотря на то что все ее знакомые, упоминая о ней в компании, где ее не знали, говорили – «очаровашка» или еще что-нибудь в этом роде, ее красота не вписывалась в стандарт. У нее, пожалуй, были широковаты плечи, и завистливая ресепшионистка как-то, якобы восхищенно, но с тайным ядом спросила: «Ты, наверное, хорошо плаваешь? У тебя такие плечи широкие, как у пловчихи». Ирина никогда не занималась плаванием профессионально, но плавала она действительно хорошо, и только коротко ответила: «Да». В талии она тоже была широка, но умело это скрывала. Зато у нее была совершенно голливудская грудь, хореографическая осанка и замечательно длинные стройные ноги. Если учесть, что она не курила, имела от природы чистую, сухую кожу, при темных волосах была голубоглаза, она производила впечатление на мужчин, обычно готовых впечатлиться и меньшим списком достоинств.
