Карл Куллинан дотянулся до середины стола и подцепил вилкой последний кусочек спаржи с общего блюда из нержавейки — после чего отправил спаржу в рот, даже не потрудившись положить ее на свою тарелку. Кусок был холодным, разваренным и почти безвкусным.
— Карл, ты свинья. Хоть и тощая, но все же свинья.
Андреа Андропулос улыбнулась, и слова ее, сказанные так тихо, что в кафетерии, наполненном звоном тарелок и гулом голосов доброй сотни студентов, их не смог бы расслышать никто чужой, тут же лишились яда.
Карл приписал это ее врожденной тактичности. Черт возьми, ей даже удалось отказать ему, почти его не обозлив — обычно предложения вроде «останемся друзьями» вызывали у него приступ молчаливой глубинной ярости.
— Мне пора бежать, Энди-Энди. Сегодня вечером у нас игра. — Он откусил еще спаржи, запил глотком чего-то — судя по цвету, кофеподобного и торопливо проглотил. — Если я опоздаю, они наверняка начнут без меня, и придется тогда Бараку прозагорать всю ночь.
— Хочешь сказать, он останется не у дел? — Она опять белозубо улыбнулась.
Карл любил ее смех, ее улыбку. Он всегда считал, что выражение «освещать комнату улыбкой» — просто выдумка. И пока он не встретил Энди-Энди, оно так и было. Не то чтобы Карл имел что-то против выдумок, просто…
— Это все чушь собачья, Карл, — сказала она, обаятельно улыбаясь. — Дурацкие мужские бредни.
Ее тонкий длинный палец взъерошил волоски на его запястье. Загорелый у нее пальчик или нет? Энди-Энди всегда находила, чем заняться в полуденный зной, когда другие поджаривались на солнышке, как смазанные маслом улитки. Быть может, этот смуглый оттенок — естественный. А может, и нет. Беда в том, что Карлу ни разу не представилась возможность взглянуть, есть ли у нее следы от бикини.
Проклятие.
— Да нет, это просто игра. Способ провести время, позабавиться.
— Позабавиться? — Девушка изогнула бровь. — Покрошить в куски эльфа, изнасиловать пару-тройку девственниц, сделать отбивную из огра — это ты называешь забавой?
Криво усмехнувшись, она откинулась на стуле и, будто защищаясь, скрестила руки на обтянутой голубым пуловером груди. Обтянутой, да — но не слишком. Карлу это нравилось; Энди-Энди, отнюдь не просто хорошенькая, напоказ себя не выставляла.
— Начать с того, — он постучал по столу указательным пальцем, заставив себя сосредоточиться на разговоре, — что ты ошибаешься в главном. Делать что-то в игре и в жизни — вещи разные. Взять хоть прошлую игру. Барак придушил эльфа, разрубил надвое полуорка — теперь этот тип и правда орк из двух половинок. Или они теперь каждый четверть-орк? Но дело-то в том, что важно не это, а то, что на этом он потерял три хита. Один хит — легкая рана, два — тяжелее, и так до пяти, что равно смерти. Потеря трех хитов означает, что тебя порезали весьма серьезно. — Он коснулся верхней пуговицы на рубашке. — Не взглянешь ли на шрамы?
