Юрий Пахомов
"СПУСТЯ НЕСКОЛЬКО ВРЕМЕНИ..."
1
Все осталось позади: гражданская панихида, похороны на Ваганьковском, поминки.
Складнев тогда стоял в почетном карауле, что-то говорил, кому-то выражал соболезнования, пожимал руки, но при этом испытывал странное чувство, будто процедура не имеет к Андрею Назарову никакого отношения, а хоронят другого, незнакомого ему человека.
С таким чувством он прожил неделю, а в воскресенье пошел на кладбище. День выдался мерзкий. То и дело срывался мокрый снег.
Среди тесноты крестов и оград Складнев с трудом отыскал могилу Назарова. Венки покрылись серой узорчатой наледью, рыжий могильный холм потемнел, и трудно было поверить, что прошла всего неделя - так запущенно было вокруг.
Фотографию Назарова, вставленную в рамку, залепило снегом. Складнев рукавом куртки вытер стекло и тут, в затаенной глубине, под венками, увидел букет свежих гвоздик. По-видимому, их принесли недавно.
У Складнева перехватило дыхание, он закашлялся и полез в карман за платком...
Познакомились они на Севере, в старинном областном городе. Игорь Николаевич Складнев, тогда молодой врач районной санэпидемстанции, приезжая в город, всякий раз останавливался у своих приятелей - Лины и Валентина Скворечниковых.
Жили Скворечниковы в деревянном доме на набережной. В доме были косые полы, прожорли-вые печи. А в стылые зимы холодная часть дома - лестница на второй этаж, коридор - покрывалась инеем, и половицы скрипели с каким-то остервенением.
В тот день в городе он оказался по делу: на кафедре в медицинском институте освобождалась должность младшего научного сотрудника и заведующий кафедрой пригласил Складнева на беседу. Он знал его по студенческим научным работам.
Но выяснилось, что заведующий заболел, принял Игоря Николаевича заместитель, доцент, выслушал с недоумением и сухо порекомендовал заниматься научной работой пока приватно, так сказать, без отрыва от производства.
И то, что разговор происходил стоя и он, Складнев, выглядел этаким жалким просителем, было унизительно.
В себя пришел только на набережной. От замерзшей реки веяло стужей и безнадежностью. Быстро темнело. В поселок, где Складнев жил, возвращаться было поздно, и он из автомата позвонил Скворечниковым.
- Игорь, ты? - обрадовалась Лина. - Как хорошо. Приходи немедленно, у нас сегодня гости: писатель из Москвы и один газетчик. Ты, наверное, совсем одичал в своей деревне?!
На квартире у Скворечниковых иногда собирались актеры, поэты, художники. Бывали и столичные знаменитости. Складнев в такие вечера старался не задерживаться, но сегодня ему было все равно. Лишь бы не оставаться одному.
Назаров сразу не понравился. Громоздкий, с обвисшими плечами, грубым большеротым лицом, он походил на грузчика с лесобиржи. Знакомясь, он протянул руку, представился:
- Назаров Андрей.
Гость без улыбки задержал руку Складнева в своей руке, словно ожидая эффекта от произнесенной фамилии. Игорю это не понравилось.
- Ловите исторический миг, ребята. Перед вами живой классик, многозначительно сказал газетчик, маленький, вертлявый, с черными прыгающими глазками.
И Назаров, как показалось Складневу, подчеркивал свою значимость: молчал и все поглядывал на часы. И видно было, что ему скучно и он не знает, как бы поскорее уйти.
А Складневу было горько. Никогда еще он не чувствовал себя таким одиноким.
Потом, часа, наверное, через три, случилось чудо: они как бы уединились с Назаровым. "Как бы" - потому как и Лина, и ее муж Валентин, и журналист сидели за столом, но все, что они говорили, не достигало слуха Складнева. Он торопливо, сбиваясь, рассказывал Назарову о своем одиночестве, неудачах и утраченных надеждах. Все, что накопилось в нем, выплескивалось здесь, в погруженной в сумерки комнате, и каждое слово несло облегчение. Назаров слушал вниматель-но, подперев голову кулаком. Он, казалось, стал еще больше, заполнил весь угол, светлые его волосы сливались с обоями, и видно было одно лицо, лицо не человека - идола.
2
Снег повалил крупными хлопьями. В мокрых ветвях тополей возились вороны, и их карканье гулко разносилось по кладбищу.
Складнев испытывал скорее не горечь, а удивление, словно был убежден в бессмертии Назарова. И вот - могильный холм, и венки, и ощущение кладбищенской отрешенности.
Откуда-то потянуло дымком. Так же пахло на даче Назарова в тот последний приезд к нему: на соседнем участке жгли листья.
...Через неделю Складнев должен был уезжать с делегацией ученых во Вьетнам, был радостно возбужден.
- Я тебя понимаю, старичок, - сказал Назаров. Был он грустен, тих. И все поглядывал в окно, словно еще кого-то ждал. - Помню, как собирался в Париж и думал: вот я буду гулять по Елисейским полям или по улице Эйлау, где жил и умер Шаляпин. Ша-ля-пин! Спятить можно. А что я сейчас помню? Каштаны помню, кафе под зонтиками - остальное, как рев трибун на стадионе. И ничего о Париже я не написал...
Назаров подошел к окну, побарабанил пальцем по стеклу, сказал, как бы отвечая на чей-то вопрос:
- А дела наши совсем швах... Хотел мамашу пристроить в санаторий, а самому махнуть в Крым. Или в Гагру. Люблю Гагру в октябре. А тут уголь нужно на зиму запасать. И с путевкой ничего не вышло. Так-то вот. А давай, старичок, прокатимся. Куда-нибудь в лес, под дождичек. Потом приедем, разожжем камин и будем сумерничать. Мой "жигуленок" подлатали, так что он бегает.
