Спустя несколько времени - [2]

Отчего у Складнева не хватило тогда душевной чуткости понять состояние Назарова, сказать ему что-нибудь теплое, успокоить?

Они долго мотались по лесным дорогам. Назаров молчал, только иногда мучительно морщил лоб, словно пытаясь отогнать неприятные мысли.

Остановились на опушке леса. Справа золотился на осеннем солнце стожок сена. Назаров распахнул дверцу, с удовольствием вдохнул настоенный на травах и увядающих листьях воздух, сказал:

- Знаешь, а ведь старая ель пахнет по-разному... Когда к ней подходишь с наветренной стороны - один запах... - Он не договорил, вздохнул, полез в карман за "Беломором" и закурил. Голубоватый дым потянулся к ветровому стеклу. И тут пошел дождь, мелкий, грибной.

Легонько покашливая и стряхивая пепел себе на брюки, Назаров вдруг заговорил об отце, о том, как тот любил работать на даче и как все при нем было ухожено, как буйно росло. Говорил неторопливо, позабыв о сидящем рядом Складневе.

Дождь усилился, капли застучали по крыше. И вот тогда Назаров произнес фразу... Какую? Складнев не мог вспомнить, и это его мучило.

3

Чем объяснить то удивительное чувство душевной близости, какое возникло у них с Назаро-вым под утро, в наполненной зыбким светом комнате Скворечниковых, за неубранным столом, когда он, Складнев, уже выговорился, сидел опустошенный?

В груде одежды, сваленной в углу, Назаров разыскал свой тулуп, заячью шапку и сказал, кривя губы:

- Ты проводи меня, старичок. Пусть уж они спят. Ишь как всхрапывают. А я в гостиницу за чемоданом. Мне сегодня в Амдерму лететь.

Был он грустен, рассеянно оглядывал стол, спящих. И вдруг лукаво, по-мальчишески подмигнул Складневу:

- А лучок-то маринованный - бельгийский... Вкуснотища. И ведь обычный лук.

Они сверзились по промерзшей скрипучей лестнице, а когда вышли на набережную, на востоке, среди сплошного мрака протаяло вдруг розовое пятно. И окна домов наполнились теплым медовым светом.

Постояли на набережной, наблюдая, как среди льдов тяжело ворочается черный, неуклюжий ледокольный буксир.

- Ты не переживай, - сказал Назаров. - Все будет хорошо. Вот увидишь.

Он пожал Складневу руку и зашагал прочь, стараясь ступать по чистому снегу. И громоздкая его фигура еще долго была видна в бледно-розовом пространстве пустынной набережной. Он так и не оглянулся.

Складневу нужно было возвращаться назад, к Скворечниковым, но что-то тяготило его. Он еще не знал тогда, что всякая встреча с Назаровым будет оставлять такой вот осадок недовольства собой, желание в чем-то разобраться, оправдать себя или, наоборот, осудить. И к этому будет невозможно привыкнуть, как невозможно привыкнуть к угрызениям совести.

Много раз потом, вспоминая свои беседы с Андреем, Складнев не мог выделить какую-нибудь особую мысль или фразу, которая бы его поразила сразу, заставила восхищаться, завидовать или возражать - важен был весь разговор. Казалось, выбрось хоть одно слово - и вся мысль сведется к абсурду...

4

Пророчество Назарова сбылось. Заведующий кафедрой сам разыскал Складнева. Недоразуме-ние уладилось. И вскоре он перешел работать в медицинский институт.

Полоса удач таинственным образом была связана с Назаровым, с тем вечером в наполненной зыбким светом комнате. Так по крайней мере думал Складнев.

С жадностью перечитал Игорь книги Назарова, пытаясь найти в них нечто необычное. Но рассказы были на удивление просты и бесхитростны. Люди жили, любили, умирали. Северный пейзаж, правда, был хорош, но и белые поморские ночи, и ранние осенние сумерки, и лимонные закаты Складнев видел множество раз - пригляделся. Тут, по-видимому, дело было во вкусе. Складнев любил читать толстые романы, например, Драйзера, Фейхтвангера.

А критики шумели вокруг творчества Назарова. Одни хвалили, другие ругали. Особенно усердствовал критик Ложечкин. В хлестких статейках он утверждал, что Назаров - фигура дутая. Вторичен. Подражает русским классикам. Все его писания - не более чем эпигонство. Позабыли читатели классику в рамках школьной программы, вот и умиляются.

Складнев, возмущенный хамским тоном статьи, в тот же день написал Ложечкину гневное письмо, которое конечно же осталось без ответа. А Назаров между тем отправился в Париж получать литературную премию.

Увлечение Назаровым, однако, вскоре прошло - иные заботы приспели. Складнев женился, переехал в Москву, устроился в солидный научно-исследовательский институт, защитил кандидатскую диссертацию и успешно трудился над докторской.

О Севере вспоминал, когда получал письма от Лины, из них узнавал и о Назарове: заезжал, гостил, сильно постарел, занимается в основном переводами, рассказы почти не пишет.

Защита докторской прошла благополучно. Но Складневу вдруг все надоело - и диссертация, и эксперименты, и даже симпатичный особнячок института. Пусто было на душе. Так случалось с ним и раньше, после завершения какой-нибудь работы, но сейчас это ощущение было особенно острым.

- Тебе нужно отдохнуть, - посоветовала жена, - ну хоть недельку. Договорись в институте и поезжай на дачу.

Складнев представил себе дачу на станции Поварская, уютную комнату с печью, пустой сад, дальние прогулки - и решился.