ПРОЛОГ 1910 год. Центральная Европа
Город Калиопа, столица государства Имагинера
Водитель крепко ухватил руль обеими руками, на которых были надеты кожаные перчатки, и закрутил его, загоняя автомобиль в тесный переулок между двумя каменными двухэтажными домами, сумевшими сохраниться в том же самом виде, в котором, за пять столетий до этого солнечного майского дня, оставили их строители.
Выбравшись из переулка, ползущего вверх по склону невысокого холма, блестящий белый автомобиль, трясясь и скрипя рессорами, выехал на брусчатую площадку, очерченную тремя трехэтажными домами — стены одного были бледно-желтыми, стены двух других — белыми, заметно потемневшими от времени. Водитель нажал на жесткую педаль тормоза и, остановившись у стены желтого здания, лицом к одному из двух белых домов, отключил двигатель, затем соскочил на землю, подошел к задним сиденьям и откинул кожаный тент, под которым укрывался от солнца пассажир, хозяин машины.
— Карл, жди меня здесь, я недолго, — распорядился хозяин, ступая лакированной черной туфлей на приступок, прикрепленный к внешней стороне борта машины.
Карл покорно кивнул и остался молчаливо ждать у своего железного коня, постукивая ботинком по шинам и косясь строго на двух мальчиков, вставших у угла соседнего дома, с большим любопытством разглядывавших самоходную машину. В то время автомобиль был еще роскошью, а отнюдь не средством передвижения, и мало кто из жителей Калиопы допускал, что этому механическому чуду удастся вытеснить привычных лошадей и трамваи.
Господин, — на вид ему было лет пятьдесят, — одетый в дорогой, сшитый на заказ черный костюм поверх серого жилета в черную полоску, из кармана которого выглядывала сверкающая на солнце цепочка золотых часов, зашагал вперед, в сторону белого дома, пробегая глазами по окнам на мансардной крыше. Все окна были открыты — знак того, что обитатель мансарды у себя.
Хозяин открыл тяжелую деревянную дверь и зашел в темный, прохладный подъезд дома, пропитавшийся затхлым духом. Наведывался он сюда не в первый раз, хотя таким почтенным господам, как он, появляться здесь вроде бы было нелогично — дом был весьма скромный, находился в одном из отдаленных от центра районов, и снимали комнаты в нем в основном бедняки, приехавшие из провинции. Однако того, кто работал в мансарде, да и саму мансарду, лично знали и посещали многие уважаемые в городе люди. Хозяин не спеша поднялся по скрипучей лестнице на самый верх, встал у двери и три раза постучал по ней набалдашником трости.
«Открыто!», — за дверью послышался мягкий мужской голос.
— Добрый день, Леонард, позвольте на несколько минут оторвать вас от творчества, — поздоровался господин, заходя в просторное помещение, и, улыбнувшись, снял с головы темно-серую фетровую шляпу и повесил ее на рукоятку трости.
— Добрый день, господин Гольдштейн, я полностью к вашим услугам, — улыбнулся в ответ мужчина по имени Леонард, стоявший у одного из окон, и кашлянул в кулак. — Я пока отдыхаю, греюсь на солнце. Сегодня, нужно заметить, великолепный день.
— Да, день выдался действительно отличный, — согласился Гольдштейн и пошел навстречу собеседнику, стараясь не задеть облысевшей макушкой головы свисавшую с посеревшего потолка прядь паутины, развеваемую теплым сквозняком. — Я, вот, собственно, хотел бы поинтересоваться, успели ли вы закончить портрет моей внучки?
— Да, господин Гольдштейн, он готов. Масло успело уже полностью высохнуть, — кивнул утвердительно Леонард, одетый в потрепанную белую рубашку с засученными над локтями рукавами, запачканными мазками масленой краски, и подошел к углу помещения, где среди холстов, сосудов с краской, нескольких незаконченных картин и разных других предметов, без которых не может обойтись художник, стоял мольберт с портретом.
— Как всегда, отличная работа. Мои вам поздравления. Моя внучка выглядит просто как настоящая принцесса, — с довольным выражением лица сказал господин Гольдштейн, принимая из рук собеседника портрет симпатичной девочки с черными кудрявыми волосами и густыми бровями, одетой в белое платье с вшитым жемчугом.
— Обратите внимание и на раму.
— Да, ее вы тоже сделали безупречно. Как я заказывал.
— Надеюсь, что ваша внучка будет довольна, когда увидит себя на холсте. Ей ведь так не хотелось сидеть и позировать, — улыбнулся Леонард.
— Вы ведь знаете, какие эти дети неусидчивые. Характер у внучки такой пылкий, прямо полная противоположность своей матери. Что уж тут с ними поделаешь… Кстати, вы пишете новую картину? — Гольдштейн обратил внимание на большое полотно, метра три в ширину и два в высоту, приставленное к стене. На холсте был виден только грубый эскиз трех фигур — двух ангелов, стоявших по бокам нечто похожего на постель, на которой лежала обнаженная девушка.
— Я этот сюжет еще в прошлом году задумал, но как-то все времени и сил не хватает, чтобы за него серьезно взяться. Руки до него все никак не дойдут. Эскиз уже набросан, и, если обстоятельства сложатся удачно, постараюсь написать картину до конца года. Надо сперва несколько заказов выполнить и тогда… — Леонард звучно кашлянул в кулак.
