Ляхов вжимался в заиндевелые бетонные блоки каптёрки заброшенного придорожного поста ГАИ. В проржавевшей рамке на крыше поста уцелела буква «Г», похожая на виселицу. Ляхову было холодно. Лохмотья почти не согревали его. Хуже того, Ляхов не имел представления, сколько осталось до прохода колонны.
Швейцарские часы Ляхова, которые он слишком поздно стал пытаться менять на продукты, отказались работать почти три месяца назад. Но и не помогли бы Ляхову швейцарские часы — график патрулей постоянно менялся. Вася, в прошлом исполнительный директор ветки какой-то сети гипермаркетов, а теперь такой же бомж, как и Ляхов, на вопрос о новом времени прохода лишь печально вздохнул и сделал неопределённый жест рукой.
От бомж-посёлка, некогда носившего языколомный титул «коттеджный», до шоссе было полтора десятка километров через заснеженные поля, мимо деревьев, притворившихся на зиму белёсыми скелетами. Ляхов протащил через эти километры своё истощённое, иссушенное голодом тело. Проделать тот же путь завтра Ляхов не надеялся, оставалось только ждать. Возвращаться просто так было немыслимо — в прокопчённом полуподвале его ждали пустые, выпитые мукой до дна глаза жены и бесконечные, доводящие до безумия стоны подрагивающих в горячечном забытьи детей. Лекарств не было, да и ни к чему они — детям нужна была пища; что-нибудь хоть чуточку более сытное, нежели отвар берёзовой коры, составлявший рацион семьи Ляховых на протяжении долгих, очень долгих последних полутора недель…
* * * *
Ляхову часто виделся тот день, когда они привезли новорожденного Сергея домой, в недавно купленную квартиру нового, точечной застройки дома на окраине Москвы. Яркий оттиск, подобный солнечному пятну под веками: она — безумно красивая, светящаяся счастьем мать, он — успешный, респектабельный молодой отец, начальник юридического отдела крупной инвестиционной компании. Жизнь казалась сплошной чередой радостей, которая будет длиться вечно.
Ляхов до сих пор не понимал, как всё вывернулось, почему за какие-то три месяца эта череда прекратила быть. Звучали, звучали тревожные звоночки, надо было просто распознать их вовремя, видел теперь Ляхов. Давным-давно уже начался так называемый "кризис" — какие-то проблемы с западной ипотекой и возвратами кредитов, лопнули какие-то американские банки… У нас — кто-то потерял деньги, кого-то уволили, кому-то урезали зарплату, но в целом ничего не изменилось, жизнь продолжалась без проблем — и слово "кризис" в последующие годы стало как осмеянное, смешно было к нему относиться серьезно… Потом стали заметно дорожать продукты и коммунальные услуги — но процесс шел медленно, денег у преуспевающего Ляхова все равно хватало на все, пускай сраные нищеброды обращают внимания на такие мелочи… Все чаще мелькали в новостях неудобные, тревожно-чужие репортажи из «регионов». Какие-то акции протеста в богом забытых, по извечной российской безалаберности в который раз замерзающих городах. Какие-то противостояния между местным населением и милицией. Все это существовало для Ляхова как бы в параллельном пространстве — как будто голливудский фильм смотришь, реальная же жизнь продолжала оставаться привычно-суетливой — работа до беспамятства, повседневное протискивание в обычных московских пробках, полные пакеты покупок в супермаркетах….
Был ещё Максим Белов из соседнего отдела, любитель раздавать коллегам потёртые распечатки и ссылаться на книгу Паршева, читанную Ляховым в институтские времена. Смуглый кареглазый Белов спорил со всеми желающими о каких-то запасах энергоносителей, износе инфраструктуры, затратах на геологоразведку, употреблял странное слово "автаркизация". Разглагольствовал про какой-то глобальный финансовый кризис, какого-то Хазина, какие-то отраслевые структурные перекосы, какое-то исчерпание ресурсов… В инвестиционной-то компании! Про компанию, в которой он работал, он тоже был странного мнения — высказываясь, что зарабатывать на западных инвестициях — это зарабатывать на костях предков и крови детей, что вся наша промышленность, в которую запад инвестирует — разрушается и проедается, по сути это инвестиции в ее демонтаж… Непосредственные оппоненты быстро исчерпались, признав за Беловым право на его пунктик, но Белов не успокоился, продолжая бои за ведомую ему одному истину в Интернете. Какое-то время Белов собирался уехать в Штаты, однако потом передумал, отказался также от возможности переехать в Европу, сказав что в эти гнилые места соваться нельзя; и продолжал дискуссии с недоумевающими, приплетая разные малопонятные высказывания насчет демографической структуры западного общества, скорости размножения разных этнических групп и проигрыша белой расы. Умные слова и научные термины перемежались в его речах с фразами "долбаные нигеры" и "черножопые". Затем он уволился с работы и исчез с горизонта, о чем, конечно, никто не жалел.
К удивлению и даже восторгу Ляхова, к весне переломного года упали цены на недвижимость. Ляхова хватило на покупку коттеджа — нынешнего его жилища. Другое дело, что подорожания стали уже заметны даже для ляховских доходов — сильно подросли цены на продукты. По-настоящему вздорожал бензин, и Ляхов даже подумывал о том, чтобы заякорить «Ауди» и ездить на работу на метро. Однако предпринятое в качестве пробы подземное путешествие вызвало у Ляхова резкий приступ брезгливости, и погружение в гущу народа пришлось отложить на будущее. Однако, даже при весьма немаленькой ляховской зарплате, все это вылилось в то, что свежекупленный не вполне достроенный коттедж так и продолжал стоять без отделки и ремонта.
