Несмотря на всю важность некоторых исторических вопросов, они подвержены бывают двум роковым случайностям: с одной стороны, как бы ни было значительно событие, оно с недостаточною полнотою отражается в памятниках прошлого, и, в свою очередь, эти редкие и драгоценные источники не привлекают в надлежащей степени внимания историков. Оттого могут пройти целые века, пока разъяснится дело и разрешатся сомнения. Предмет настоящего исследования служит тому поразительным примером.
Возникновение восточного вопроса, первые проблески минутного Возрождения в России связаны с браком московского государя с наследницей Византии. Его высокое значение было понято уже современниками. Венецианские дожи предугадали его возможные последствия. Рим, продолжавший еще быть центром социальной жизни, принимал в нем участие, и бессмертный Виссарион считал его за доброе предвещание для будущего. Однако из многочисленных римских летописцев этого времени только один Джиакомо Маффеи деи Вольтерра сохранил нам рассказ, более или менее точный, о браке Зои Палеолог; другие же итальянские анналисты говорят о нем едва несколько слов, а большая часть хранит полное молчание. Та же скудость сведений в древлехранилищах, откуда можно было ждать откровений: в архивах Ватикана, в базилике Святого Петра до сих пор ничего не было открыто. Один только том собрания Климента XI[1] содержал несколько замечаний о сношениях Сикста IV с Москвой. Но и этот последний свидетель прошлого сначала перешел в неаполитанский бурбонский музей, а затем исчез совершенно. Впрочем, несколько лучей света бросают архивы Италии и Германии. Я счастлив и горжусь тем, что первый указываю на них, несмотря на многочисленные пробелы, которые дают себя тяжело чувствовать.
Удел Востока был не лучше. Кроме Франдзи и Ласкариса, дающих ценные, хотя и скудные подробности, остальные византийские летописцы совершенно безмолвствуют.
Один грек, очевидец брака Зои, Феодор из Газы, поспешил послать описание этого торжества своему другу Франческо Филельфо. Благодарственный ответ последнего не в состоянии вознаградить почти несомненной отныне потери этого документа.
Русские летописи, и в особенности Никоновская, говоря о бракосочетании, простодушно описывают все подробности длинного путешествия, совершенного невестой, и сообщают обо всем том, что происходило в Москве. Рассказы эти сильно нуждаются в проверке, а проверка всегда будет недостаточной до тех пор, пока их нельзя будет сопоставить с версией другого происхождения.
При таком положении дела не естественно ли предположить, что историки заменили скудость памятников и молчание источников тем более тщательным рассмотрением и тем более строгой критикой обрывочных сведений, дошедших до нас?
По правде сказать, этого нет или почти нет. Брак Зои Палеолог, главным образом – что и естественно, – занимал русских. Нет ни одного национального историка, который не упоминал бы о нем. Авторы более серьезные останавливаются на нем долго. И при всем том, – кто бы тому поверил? – хотя один и тот же предмет так часто трактовался столькими лицами, однако никто еще не пытался отнестись к нему сколько-нибудь критически. В начале XIX века Карамзин воспроизвел русских летописцев с обрывками текста Маффеи в том виде, как они приводятся у Райнальди. Не имея под рукой своего экземпляра Annales, сгоревшего во время пожара в Москве 1812 года, он прибавил к ним странные варианты. Те же факты и те же ошибки повторяются лучшими русскими историками в их трудах, вышедших недавно в свет. Нужно думать, что позднейшие исследователи сами не восходили до источников, а предпочли положиться с большою доверчивостью на знаменитого историографа.
Несколько лет тому назад ученый небосклон, казалось, должен был проясниться. Человек с большой компетенцией и тонкой эрудицией, Карл Гопф направил свои занятия и свои изыскания на Зою Палеолог, возбуждая, таким образом, к самым блестящим надеждам. Смерть помешала издателю греко-римских хроник продолжить свой труд. Произвел ли он новое открытие? Погребены ли они в его портфелях? Какова будет судьба этих последних? – вот вопросы, на которые мы не имеем данных ответить.
Если у нас недостает этих сведений, очень желательных, то, по крайней мере, мы располагаем несколькими неизданными документами, при помощи которых можно отчасти переделать эту страницу истории и установить некоторые новые выводы.
Венецианские архивы послужили точкой отправления для наших изысканий. Мы смогли отождествить знаменитого Ивана Фрязина с Жаном Баттистой дела Вольпе и его племянника Антона с Антоном Джиларди. Исторгнутые из полумрака легенды, оба главных деятеля в устройстве брака Зои и татарского союза стали историческими личностями. Образ их действий раскрылся теперь, и о нем можно судить не наугад. Из Виченцы, где была их родина, мы получили любопытные сведения об их общественном положении, об их семьях, чем мы обязаны аббату Морсолину, оказавшему нам содействие своим блестящим образованием.
Государственные архивы Рима вывели на свет настоящее имя легата, посланного Сикстом IV в Москву: то был не кто иной, как епископ Аччии – Антон Бонумбре.
