Дверь, тихонько захлопнувшись, сразу как бы отрезала их от громкой музыки, веселого шума и яркого света, царивших в зале. На какое-то мгновение он будто оглох и ослеп; и, пожалуй, даже ощутил легкий приступ клаустрофобии. А потому, словно за последнюю соломинку, вцепился в медицинский саквояж с инструментами, который нес под плащом.
Потом рядом в темноте раздался ее веселый смех, и сразу же вспыхнул свет; и он увидел, что находятся они в небольшой гостиной, но явно не одни. Напряжение его было столь велико, что он невольно вздрогнул, хотя и ожидал увидеть то, что уже в шестой раз за эту бесконечную ночь предстало его взору, и этот раз тоже был не последним. Среди целого леса темной мебели на позолоченных ножках белела широкая, мягкая и довольно бесформенная тахта. Ему вдруг пришло в голову, что за одну-единственную ночь он перевидал столько самых различных интерьеров, сколько не встречал и за все свои сорок лет у себя на Харему.
Однако сейчас он находился на совсем другой планете, в городе Карбункуле, и понимал, что эта праздничная ночь — вероятно, самая странная ночь в его жизни, проживи он еще хоть сто лет.
На тахте перед ним лежали двое — мужчина и женщина, — погруженные в глубокий, вызванный добавленным в вино наркотиком сон; полупустая бутылка валялась тут же на ковре. Он уставился на темно-красную дорожку винных пятен, тянувшуюся по дорогому толстому ковру, стараясь по возможности не тревожить этих двоих.
— Вы уверены, доктор, что... половой акт уже имел место?
— Совершенно уверен. В этом нет ни малейших сомнений.
Его спутница сняла свою украшенную белыми перьями маску, доходившую ей почти до плеч, и из-под нее хлынула масса вьющихся светлых, почти белых волос, пышным облаком окутавших ее страстное и нетерпеливое юное лицо, рядом с которым снятая маска казалась мрачным гротеском: острый огромный клюв хищной ночной птицы и огромные, с нарочито расширенными зрачками глаза, которые обещали то ли жизнь, то ли смерть... Впрочем, когда он заглянул в глаза своей прелестной спутницы, ощущение контраста пропало: глаза страшной маски и живой женщины были удивительно похожи.
— Все вы, жители Харему, слишком самоуверенны. И слишком лицемерны. — Она отбросила маску в сторону и снова засмеялась: в ее смехе тоже слышались одновременно жизнь и смерть, свет и тьма.
Он неохотно снял и свою, куда менее затейливую маску: то была морда совершенно фантастической, какой-то, пожалуй, даже абсурдной твари — не то рыбы, не то черт знает кого. Ему неприятно было обнажать перед нею свое лицо, не хотелось, чтобы она могла что-то прочитать по нему.
А она действительно с самым безмятежным видом пристально рассматривала, его в ярком свете лампы.
— Только не говорите мне, доктор, что вам противно на это смотреть!
Он с трудом проглотил гневные слова.
— Я биохимик, ваше величество, а не шпион. К тому же я не люблю заниматься любовью вприглядку.
— Чепуха. — Теперь улыбка была слишком старой для ее лица. — Все медики так или иначе занимаются любовью вприглядку. А иначе зачем им такая специальность? Зачем им возиться с людскими болячками? Ведь только садистам доставляет удовольствие вид крови и страданий.
Он не рискнул ответить, боясь выдать свое отвращение; молча прошел мимо нее по ковру к тахте и поставил на пол свой саквояж. За стенами дома город Карбункул исходил в истоме веселья, празднуя очередной протокольный визит премьер-министра на эту планету, где наступала Смена Времен Года, а потому день был перепутан с ночью. Доктор подумал о том, что ему и в голову не могло прийти, что последнюю ночь Фестиваля он проведет в обществе здешней королевы, да еще и творя по ее приказу беззаконие.
Женщина на тахте лежала к нему лицом. Она была совсем юной; среднего роста, крепкая и здоровая. На устах ее блуждала нежная улыбка. Лицо, покрытое темным загаром, какой дают только солнце и вольный морской ветер, ярко контрастировало со спутанными светлыми волосами цвета сухого песка. Зато тело ее казалось чересчур белым; видимо, женщине приходилось хорошенько кутаться, спасаясь от жгучего холода, царящего за стенами Карбункула на всей остальной планете. Мужчина с нею рядом тоже был молод, лет тридцати. Темные волосы, но кожа светлая — судя по внешности, он мог быть как местным жителем, так и инопланетянином. Впрочем, сейчас это было неважно. Праздничные маски, брошенные у изножия их ложа, осуждающе смотрели на влюбленных пустыми глазницами — словно бессильные боги-евнухи, которых заставили стоять на страже. Доктор протер плечо женщины антисептиком и сделал маленький надрез, чтобы ввести зонд; он не спешил — эти несложные процедуры прежде всего помогали взять себя в руки. Тем более что королева не сводила с него глаз. Правда, теперь она молчала, понимая важность момента.
Сейчас ему казалось, что весь шум Фестиваля сконцентрировался за запертыми дверями этой комнаты: он явственно слышал чьи-то приглушенные негодующие возгласы и внутренне сжался, точно зверь, заслышавший шаги охотника.
— Не беспокойтесь, доктор. — Королева ободряюще коснулась его плеча своей легкой рукой. — Мои люди позаботятся о том, чтобы нам не мешали.
