– Ну, ты меня достал, козел! – сказал я, вставая из-за стола. Согласен, не очень изящное выражение для редактора книжного издательства. Но что мне было делать, если он меня действительно достал? Козел.
У нас как-то принято ругать редакторов-ретроградов, взяточников и вообще сволочей. У авторов принято. А читающая публика им внимает и верит, как привыкла верить каждому печатному слову. На позицию редактора, одолеваемого графоманами и «чайниками», никто становиться даже не пробует.
А вот представьте: напишет такой деятель страниц пятьсот бреда полного и мурыжит потом редактора несколько лет. И так он, гадюка, достать может, что света белого не взвидишь. Поневоле начнешь выражаться не совсем печатно, а то и силу употребишь.
Ну да, конечно, редактор должен быть дипломатичен, объективен и хладнокровен. Но он же не чекист – «с холодным умом и горячим сердцем»? Человек ведь. И ничто человеческое ему, естественно…
Вот так меня и достал Зеленецкий, длинный, худой и унылоносый графоман из уездного городишка. Уж очень ему хотелось напечататься, издать что-то, чтобы прославиться в веках. «И заработать чуток. На пиво, так сказать».
Он и роман приносил, и два десятка рассказов, и целую кучу стихов и афоризмов, и богоискательские статьи. Прослышав, что я особенно благосклонен к фантастике, он и в этом огороде покопался.
Фантастикой Зеленецкий меня и довел до белого каления. Я человек добрый и в людей верящий. Ведь знал же, что графоман! Все равно – принес этот поганец фантастическую повесть – и взялся я ее читать. А вдруг удача?
На шестой странице, когда главный герой, астронавигатор Петухов из бластера, замаскированного под швейную машинку, пришил (в переносном смысле) трех злобных зеленых человечков и патетически воскликнул: «Так будет с каждым, кто покусится на нашу голубую планету!», я вздохнул, отложил рукопись и поднял на Зеленецкого глаза. Тот подался вперед, выискивая хотя бы тень одобрения на моем лице. Не нашел и убито спросил:
– Что, совсем плохо?
– Совсем! – Я был безжалостен. В конце концов, сколько можно с ним возиться? У меня что, других дел нет? А тут он еще и святое, если можно так выразиться, грязными пальцами залапал.
– Но что не так? – не унимался Зеленецкий.
Я покорился судьбе и скучным голосом стал объяснять, что опус его судить по литературным меркам нельзя, что написано это левой задней ногой, что о великом и могучем русском языке он имеет самое отдаленное понятие. Ну и так далее. По-моему, делал это я уже в сотый раз. И каждую нашу подобную встречу Зеленецкий сопровождал удивленными эхами и охами, вскрикивая: «Да что вы говорите!», «Вот оно как!» и «Ну, теперь мне все ясно!» Он даже кое-что конспектировал. Честное слово! Смахивая с наморщенного узенького лба пот, быстро строчил в затрепанном блокноте. Порой мне казалось, что он таким образом утонченно надо мной издевается. Но нет, не такой он был человек.
Я говорил и с тоской представлял себе следующий этап. После каждой моей лекции Зеленецкий начинал канючить. А нельзя ли как-нибудь, все-таки?.. А может быть?.. Ну, он ведь отблагодарит… А если переработать?.. А если поправить вот тут и вот тут?.. Мрак.
Но в этот раз он был особенно занудлив и прилипчив. Около часа я еще сдерживался, потихоньку закипая. А затем, на вопрос «А что, если человечков сделать голубыми, а Землю назвать зеленой планетой?» я не выдержал и сказал Зеленецкому, что сам он «голубой».
Не проняло. Зеленецкий продолжал канючить. Вот тут я и поднялся из-за стола со словами: «Ну, ты меня достал, козел!» Разум мой помутился, я понимал еще, что так поступать нельзя, но ничего уже не мог с собой поделать и собирался бить Зеленецкого смертным боем.
Но тут широко распахнулась дверь, и в кабинет вошел Андрей, старинный мой приятель. Андрей человек веселый, шумный и легкий в общении. Проблем для него не существует никаких и никогда. Все, что он делает, совершается как бы в шутку, несерьезно. Что, однако, не мешает ему процветать как морально, так и материально.
Увидев мое перекошенное лицо, руки, судорожно протянутые к горлу посетителя, и рукопись на столе, Андрей мгновенно все понял, взяв Зеленецкого за плечи, вытолкал из кабинета со словами: «Через полчасика зайдите, будьте так любезны, через полчасика…», а меня усадил на стул, налил из графина воды и заставил выпить.
Потом минут пятнадцать Андрею пришлось выслушивать поток моих жалоб, ругательств и проклятий. Довольно, кстати, бессвязных.
Наконец я выдохся и смог сам себе налить воды. Руки почти не тряслись.
– Да, старикан, – сказал Андрей раздумчиво. – Работенка у тебя – не позавидуешь.
Мне захотелось зарыдать и уткнуться ему куда-нибудь под мышку.
– Не хочу учить жить, – продолжал Андрей, – но, если будешь продолжать в таком духе, не миновать тебе психушки.
Я подавленно кивнул.
– Нельзя превращаться в мизантропа только потому, что мир полон зануд. Ведь есть же хорошее средство от них.
– Какое? – спросил я с надеждой. Андрею я верил. Не было еще случая, чтобы он меня обманывал.
– Как говорят наши бывшие враги, а ныне почти союзники, – американцы: «Не беспокойся и будь счастлив!» А иными словами: «Доставляй себе удовольствие!» И не хмыкай недоверчиво! Сейчас я тебе покажу, как это делается. Где там этот твой Голубецкий? Зеленецкий? Ну и шут с ним, хоть Краснецкий.
