Мэри Фитт
Смерть и приятные голоса
(Губительно приятные голоса)
Супериндендант Маллет и доктор Фицбраун
перевод М.Макарова
Часть первая
Глава 1
Никогда еще я не видел такого дождя и таких молний. Огромные серые водяные полосы захлестывали машину, прямо передо мной плясали изломанные слепящие зигзаги, и при каждой вспышке я инстинктивно съеживался и отшатывался назад, хотя и был защищен ветровым стеклом. Дорога из щебня в считанные секунды превратилась в сплошную лужу, рев мотора сопровождали почти беспрестанные раскаты грома. Дымно-темное небо обступало со всех сторон: и сверху, и спереди, и сзади, и сбоку, куда ни посмотришь. Я почти ничего не соображал и почти ничего не видел, но с тупым упорством медленно продвигался дальше, пытаясь представить, что будет, когда случится неизбежное - я во что-нибудь врежусь. Буду я что-то осознавать перед вечным забвением? Вопреки тому, что самодовольные человеческие особи внезапную смерть почему-то считают мгновенной? Ответ на свой вопрос я тогда не нашел, я не знаю его до сих пор.
В какой-то момент я тогда оказался на развилке и наугад сделал правый поворот. Я был отнюдь не уверен в том, что сделал удачный выбор, но теперь оставалось только одно - ехать дальше. Преодолев чуть больше мили, я понял, что свалял дурака: эта дорога была даже не засыпана щебенкой, хотя и та, с которой я свернул, говоря откровенно, оставляла желать лучшего. На этой же зияли посередке две колеи, их еще частенько можно увидеть в деревнях, где телегами пользуются чаще, чем машинами, а осушение почвы волнует жителей больше, чем комфорт автолюбителей. Да, это была вполне добротная, по сельским понятиям, дорога, не оскверненная асфальтом, первозданного терракотового цвета, такого же, как окрестные вспаханные поля, обнесенные живыми изгородями. Развернуться на этом узком пространстве было просто нереально: и слева, и справа глубокие канавы, почти до краев залитые дождевой водой. Оставалось только надеяться, что попадутся чьи-нибудь ворота со въездом с дороги, или площадка, или такой дом, куда меня впустят, позволят переждать разгул стихии. Я продолжал жать на газ и вскоре сообразил, что сейчас окажусь в аллее, обсаженной высоченными вязами. Только этого не хватало! Я слышал, что они страшно опасны в грозу.
Еще несколько секунд езды - и я действительно попадаю в темно-зеленый стволистый тоннель, стены которого не пропускают хотя бы часть зловещих зигзагов, хотя гром продолжает громыхать с прежней силой. И тут мотор вдруг издает угрожающий рык - и с жалобным стоном замолкает...
Я выбрался наружу. Пытаться что-то исправлять не имело смысла. Открывать под таким дождем капот - безумие, только еще больше напортишь. Подняв воротник своей непромокаемой куртки, я, согнувшись в три погибели, побрел по аллее. Над моей головой шелестели, стонали, скрипели великаны вязы. Луга, тускло зеленевшие за изгородями, были не скошены, а сами изгороди давно никто не подравнивал, и они заросли купырем {травянистое растение из семейства зонтичных}, по канавам с клокотаньем неслась вода, совсем как в горных речках. Мне не верилось, что эта дорога может куда-либо вывести, а уж о том, чтобы поймать тут какую-то машину и попросить помощи, я даже не мечтал. Тем не менее я почему-то брел дальше, даже не помышляя о том, что лучше бы пойти назад. Обычно так себя ведет человек, уверенный в правильности своих действий, вот и я был уверен, сам не знаю почему. И когда перед моими глазами вдруг возникло расчищенное пространство, я даже не удивился. Я увидел округлую площадку, засыпанную гравием, подступавшую вплотную к воротам, по бокам их высились два обросших мхом столба, на верхушках которых замерли каменные мартышки, по три на каждом. Присмотревшись к тускло поблескивающим остатками позолоты воротам, я увидел, что их кованые, все в виноградных гроздьях, листьях и побегах, створы широко распахнуты. Признаться, это крепко меня озадачило. Ворота выходили не строго на дорогу, а чуть вбок, поэтому в первый момент взгляд падал не на ворота, а на растущие за ними кусты. Сторожки не было, но зато была ухоженная подъездная аллея, плавно извивающаяся среди зарослей рододендронов и сосен. И снова я без малейших колебаний потопал вперед, как будто эти ворота были распахнуты специально для меня. Каждый раз, вспоминая потом эти минуты, я всегда поражался собственной вдохновенной наглости: я вел себя как гость, уверенный в том, что его ждут.
Подойдя к растянувшемуся вширь зданию, я подумал, что оно почти необитаемо. По теперешним временам это было в порядке вещей. Дом был старым, но не старинным, и потому не отличался благородством линий и безупречным стилем, но вид у него был внушительный. Сложен он был из темно-серого камня, без малейших проблесков фантазии или попыток удивить. Продолговатый фасад с четырьмя рядами окон, окна первого - более высокие и нарядные, а те, что на втором и выше - попроще и покомпактнее. Крышу окаймляла каменная балюстрада. Ни единый штришок не выдавал того, что в доме живут: над трубой не было дыма, на всех окнах белели опущенные шторы, отчего дом казался похожим на слепца. Топчась на широкой террасе, я подумал, что дом заброшен, о нем забыли. Но осмотревшись по сторонам, отмел эту мысль. Я заметил, что газоны в идеальном порядке, что кусты живой изгороди аккуратно подстрижены, что гравий на подъездной аллее чистый и сквозь него не пробивается сорная трава. Как бы то ни было, развернуться и уйти я уже был не в силах. Обогнув несколько росших сбоку от торца кипарисов, я подошел к величественному парадному крыльцу с колоннами и, слегка оробев, поднялся по каменным ступенькам.
