Поезд стал набирать скорость. Пожалуй, сейчас самый подходящий момент, подумал Кобторн. Наклонившись вперед, он повернулся, чтобы стряхнуть пепел с сигареты.
– Между прочим, – сказал он, не отводя глаз от пепельницы, – я министр, и этот департамент – моя епархия.
– Вот оно что, – ответил пассажир.
В его голосе не прозвучало ничего, кроме элементарной вежливости. Либо такое заявление не произвело на него никакого впечатления, либо показалось наглым обманом. Это был полноватый парень со скуластым бледным лицом, столь же ничем не примечательным, сколь и его мятый костюм. Англичанин, решил Кобторн, скорее всего какой-нибудь клерк или же чиновник не выше помощника секретаря. Как бы там ни было, но по нему никак не скажешь, что он встречает членов кабинета министров каждый божий день.
– Да. Я сэр Джордж Кобторн. – И он устремил довольно суровый взгляд через купе, все еще освещенное послеполуденным солнцем. Он знал, что не в состоянии отрекомендоваться, не намекнув на важность собственной персоны, и это усиливало его раздражение. Именно потому, что он набросал конспект своей речи для сегодняшнего вечера, подумал он, ему и не следовало вступать в неблагодарный разговор с этим парнем.
Мужчина едва кивнул. Он не отличался суетливыми манерами и, похоже, никогда не тратил энергию на ненужные движения и слова – черта характера, которую Кобторн так и не сумел приобрести. Еще одна причина, почему этот человек его сильно раздражал.
– Сегодня у нас в Лидингтоне многолюдное собрание, – услышал Кобторн собственный голос. – Я делаю на нем довольно важное политическое заявление.
Мужчина улыбнулся и опять кивнул.
– Разумеется, предварять его я не могу, – продолжал Кобторн, решив пробудить к себе интерес, – но тем не менее скажу, что оно означает перелом в политике, который… гм… ощутимо скажется па жизни каждого из нас. Так напишут завтрашние газеты. – Тут лицо его расплылось в приветливой ухмылке, которая неизменно, чуть ли не автоматически возникала у него при каждом упоминании о прессе.
Пассажир улыбнулся снова только из вежливости. И Кобторн знал: скажи он, что намерен разводить домашнюю птицу или купить новый комплект покрышек для своей машины, парень отреагировал бы точно таким же образом. Неопровержимо одно: все, что говорил или делал Кобторн, по мнению этого типа, лишено всякого смысла.
Право, это было возмутительно. Кобторн пожалел, что вообще затеял с ним разговор. Но теперь, когда ему испортили настроение и это, не приведи бог, могло сказаться на речи, предстоящей ему сегодня, он чувствовал, что должен был закончить его хотя бы с небольшим моральным перевесом. Тем более, что этого типа непременно следовало осадить.
– Надеюсь, я вам не докучаю, – с ехидством сказал Кобторн. – Нам, политикам, свойственно забывать, что есть еще люди, не желающие принимать близко к сердцу положение дел в собственной стране, – закончил он с саркастическим смешком. Спектакль не для взрослых, осознал он, но сказать что-либо в таком духе было необходимо.
Казалось, мужчина смотрел на него откуда-то издалека. Его спокойный взгляд заставлял Кобторна чувствовать себя маленьким, суетливым, глупым. Это было нестерпимо и в то же время крайне неловко. В конце концов он – Джордж Кобторн, член кабинета министров ее величества, кто несет ответственность за обширный департамент, фигура, знакомая миллионам людей. А кем был этот тип? Что ж, вот такой линии и следует ему придерживаться.
– Вы… гм… уроженец Лидингтона? – чуть покровительственно спросил Кобторн.
– Нет. Я, как и вы, – послышался улыбчивый ответ, – намерен выступить здесь на собрании. Только у нас не большое собрание, а очень маленькое. Соберется от силы человек шесть.
Вот это уже разговор!
– Ах, так! О-о, я полагаю, что наши дела в старом Биконсфилд-холле будут лучше. Глядишь, народу соберется тысячи две-три.
На этот раз пассажир не улыбнулся, а только кивнул и, бросив на Кобторна проницательный взгляд, взял в руки книгу.
– Комментариев не будет? – раздраженно спросил Кобторн.
– А разве комментировать обязательно?
Такой вопрос был куда неприятнее грубого выпада. Как будто взрослый проявлял терпение, разговаривая с ребенком.
Кобторн устал, так как накануне вечером задержался в палате, да к тому же беспокоился по поводу предстоящего собрания, поэтому оказалось, что ему трудно владеть собой.
– Право же, мой дорогой сэр, – вспылил он, – мне абсолютно неважно, станете вы комментировать или нет. Только ваше поведение представляется мне несколько странным для воспитанного человека. Знаете, времена сейчас трудные. Мы сталкиваемся с проблемами, требующими безотлагательного решения.
– Это верно, – мягко сказал мужчина, – но, возможно, наши проблемы не совпадают. То, что представляется важным вам, может казаться неважным мне.
– Вполне возможно, – задиристо ответил Кобторн. – Однако надеюсь, что ради нашего общего блага вы не станете говорить об этом на своем собрании. Забудьте-ка про него да приходите на мое. – Он снова саркастически хмыкнул.
Некоторые фабрики и магазины Лидингтона уже включали дневной свет, и поезд шел, замедляя ход. Еще минута-другая, и они прибудут. К чему продолжать разговор. Кобторн принялся застегивать портфель. Потом встал.
