— Я не убивала скот, не влюбляла в себя юношей, — она плакала, растирая по лицу слезы, и все же без истерики, сдержанно. — Это все ложь… наговоры, на самом деле я обычная девушка. Поверьте мне, пожалуйста.
Лицо закрывали рыжие волосы: растрепанные, непричесанные. Светлая женская рубашка ей была велика, спадала с плеч. В подземелье церкви чадили черным свечи, от которых и сам потолок был черен, как ночное небо. Здесь не было ни единого окошка. Перед священником лежал на середине открытый бестиарий, на главе: «Ведьмы». Пойманную девушку охраняли двое тщедушных послушников в мешковатых рясах. Бежать она больше не пыталась.
— На теле должны быть знаки, — задумчиво проговорил священник, не отрывая взгляда от ткани, облегающей пышную грудь. — Нужно раздеть ведьму, поискать хвост, третий сосок. Но даже если их не будет…
Послушники, что держали девушку, покосились с интересом, словно молились про себя только о том, чтобы их не выгоняли, когда будет «смотр». И среди общей толкотни, в атмосфере страха и величия церкви, раздалось спокойное:
— Ты что делаешь?
Священник оторвался от созерцания еще прикрытой груди, поднял голову. В паре метров от них стояли двое: коренастый кучерявый парень в латах и с ним светловолосый, в рясе из плотной темной ткани, на шее татуировка — мудреный рисунок креста. Такие татуировки у Охотников на нечисть — той силы, чьими руками церковь, оставаясь в безопасности, несла слово Божье темным людям, избавляя их от упырей, вурдалаков, оборотней и прочих нехристей. И все же это не являлось поводом так обращаться к святому отцу, и он сурово поджал губы. С ведьмами церковь всегда сама справлялась.
— Глейн, — дернул Охотника за рукав коренастый в латах. На плече у того покачивался походный мешок. — Глейн, ты что несешь?.. Ты же видишь, Его Святейшество уничтожает ведьму. О чем ты спрашиваешь?
Глейн, смешавшись, опомнился, попытался улыбнуться:
— Правда, простите, Святой отец. Я говорил не вам… Я разговаривал с ведьмой.
Приняв это за шутку, заржали послушники, пихнули друг друга в бока. Смех замолк, когда к ним приблизился Глейн — его присутствие продрало морозом по коже, над вещмешком кружились мухи.
— Я могу быть свидетелем. Дело в том, что Екатерина мой давний друг. Она не может являться ведьмой.
На последних словах Глейн, обойдя послушников, удерживающих девушку, смотрящую на него с благодарностью спасенной, оказался напротив священника. Тот смотрел сверху вниз, потому что Глейн и для среднего роста был низковат, а долговязому святому отцу и вовсе по плечо.
— Что, думаешь, я поверю? Охотники по служению часто… — начал он, но Глейн приподнялся на цыпочки, шепнул что-то ему на ухо. Святой отец изменился в лице, побледнел. Не дослушав до конца, дал отмашку:
— Отпустите девушку, извинитесь перед ней. Она не ведьма. Охотник свидетельствует за нее.
После этого священник развернулся, кивнул Глейну следовать за ним.
— Привет, я Луц, — поздоровался рыцарь, когда девушку передали ему. Без особой на то необходимости он снял свой плащ, закутал ее, словно голую. — Невероятная удача, что сэр Глейн проходил тут, не так ли?
Девушка вытерла слезы, кивнула благодарно:
— Да, невероятная…
* * *
— Зачистка упырей на севере, — перечислял священник, — чернокнижник в прошлом месяце в столице. Остагутский зверь два месяца назад.
— И еще вурдалак на прошлой неделе, — кивнул Глейн, ожидая напротив стола священника. Тот вернулся к записям, отрицательно покачал головой.
— Мне об этом не сообщали.
Глейн пожал плечами, скинул мешок с плеч и поставил на стол отрубленную голову, похожую на свиную. Священник кивнул, как счетовод, записал в книгу. В его кабинете был такой же почерневший потолок, за спиной над столом располагался огромный витраж, ночью выглядевший не так красиво, как при солнечном свете. Даже не разглядеть, что именно выложено из стекла — света в кабинете было мало, только лампада на письменном столе.
— Город?
— Овна.
— Итого двести монет. Заберешь все?
— Только сотню, вторую оставлю, — доброжелательно отозвался Глейн. Народ платил налог церкви в том числе и за то, что мог остановить любого Охотника и попросить его разобраться с поселившейся у них нечистью. За это Охотника могли накормить и приютить, а деньги он в любом случае получал только с церкви, из тех же налогов. Поэтому подвиги их скрупулезно записывались, подсчитывались, только иногда с опозданием.
— Рыжую уведешь? — на секунду священник перестал быть счетоводом, смотрел исподлобья, и Глейн улыбнулся ему, скидывая монеты в мешок.
— Да.
* * *
— Сэр Глейн, в этом храме довольно мрачно… — заметил Луц но все время заинтересованно косился на девушку, что шла позади них, стараясь не отставать. В путь они отправились еще до рассвета, по широкой дороге мимо полей, к чернеющему вдалеке лесу.
— Это инквизиторы, — отозвался Глейн, словно это что-то должно было объяснить. Мешок натирал плечо, потяжелел, но эту ношу другому Глейн бы доверил только в крайнем случае. Не столько из страха ограбления, а из-за того, что самому в любой момент могло понадобиться бежать, и тогда пришлось бы колоть дрова и носить воду за плату, чтобы как-то протянуть до новой встречи с тем, у кого остался его мешок или другой церкви.
