Сказки среди бела дня

Феде повезло. Он уже успел свой правый рукав выкрасить синей краской, а левый — жёлтой. И на него уже успело свалиться ведро с извёсткой. И на парадной двери дома, которую к Первому мая покрасил дворник Варфоломей, Федя отпечатал свою пятерню, и она почти засохла и останется так до праздника Первого мая на тот год, когда Феде будет уже не семь лет, а восемь.

Мы позабыли сказать, что Федя шёл по улице, и шёл не один, а с ним был его друг Мишка.

— Гляди-гляди! — сказал Федя.

Два мастера поливали из шланга дом краской. Половина дома была ещё серая, в пятнах, а половина — уже жёлтая, почти золотая. Федя заметил, как под струёй краски исчезла надпись «Катька-ябеда», которую он написал углём. Но это ещё что!

Из-за угла выехала аварийная машина — удивительная, с площадкой на тонкой ножке. И какой-то дядя, стоя наверху, снимал с уличных проводов прошлогодних бумажных змеев и пожелтевших голубей, сделанных из Катиной тетради по арифметике. Если так пойдёт дальше, то скоро никто не будет знать, что Федя тут живёт!

Под полосатым зонтом пыхтел каток, разглаживая чёрный дымящийся асфальт. Интересно подложить под каток папины карманные часы и посмотреть, как они расплющатся и превратятся в большие стенные часы. А возле булочной к стене подвешивали новенькую водосточную трубу. Погудеть бы в неё. Вот бы все испугались!

Мишка подтолкнул Федю локтем. Перед ними стояло ведро с зелёной краской. Нагнувшись и сталкиваясь головами, мальчики стали гримасничать: на них смотрели из ведра зелёные страшилища. Федя нарисовал себе зелёные усы, а Мишка сунул палец в ведро с жёлтой краской и сделал себе веснушки.

Некоторое время приятели чинно шли по улице, которую мыли и красили к празднику. И вдруг остановились как вкопанные.

Перед их забором — новеньким, только что покрашенным — важно стоял управдом с чёрной бородой, торчавшей вперёд, и дворник Варфоломей с метлой и бляхой, сиявшей на груди. Их снимал фотограф из «Вечерней Москвы». Он то отскакивал и прищуривался, глядя в глазок аппарата, то поворачивал управдома и, наконец, замер, готовясь священнодействовать. Мальчики поняли, что не могут не сняться с управдомом и дворником, подбежали и встали впереди: один — с зелёными усами, другой — с нарисованными веснушками. Дворник Варфоломей погнал их метлой. Они побежали дальше.

Так они добрались до своей парадной двери — той самой, где сохла Федина пятерня, — перед ним стояло ещё одно ведро с краской, и из него торчали две чудные малярные кисти, за которыми никто не смотрел. Вверх уходили верёвки; мальчики задрали головы: на недосягаемой высоте качался в люльке хозяин кистей — маляр, но он красил лепной карниз под крышей и вниз не глядел.

Тут из парадной вышла девочка Люся; у неё было белое нарядное платье и на голове, будто бабочка, капроновый бант...

Чтоб не измазаться краской, она шла так осторожно, как только могла. При виде девочки мальчиков охватила жажда подвигов. Выхватив кисти из ведра, они начали яростно фехтовать, оставляя на штанах и рубашках малиновые пятна.

Брызги полетели во все стороны. Девочка со страхом отступила на шаг и сказала:

— Здравствуйте, мальчики!

Федя и Мишка картинно облокотились на кисти и поглядели на Люсю.

— Нарисовать ей усы? — спросил Федя у Мишки.

— Не надо... — дрожащим голосом сказала Люся.

— Надо, — сказал Федя.

Окунув кисти в ведро, мальчики обежали вокруг Люси, отрезав ей путь к отступлению.

— Тоби-Лоби-Кукунор! — почему-то закричали они и бросились к девочке.

Люся испуганно попятилась и села в ведро с краской. Мишка и Федя попадали от смеха. А Люся встала — её платье было наполовину белым, наполовину малиновым, — заплакала и побежала домой.

— Бабушка Лида её убьёт, — сказал Мишка.

— Убьёт, — согласился Федя.

— Пошли, поглядим, — деловито сказал Мишка; и мальчики помчались во двор.

По пожарной лестнице они ловко добрались до окна, где жили бабушка Лида и внучка Люся, высунули носы над подоконником и увидали, как Люся вошла в комнату, а бабушка всплеснула руками.

— Сейчас ка-ак даст! — прошептал Мишка. Но бабушка сокрушённо рассматривала всхлипывающую Люсю, и Федя почувствовал нестерпимые угрызения совести.

— Бабушка Лида, эти мы! Мы виноваты! Это не она! — крикнул он.

Бабушка Лида подошла к окну, надела очки и внимательно посмотрела на мальчиков.

— Это мы виноваты... — повторил Федя.

Порывшись в кармане, бабушка протянула Мишке и Феде по конфете.

— Не огорчайтесь, мальчики, — сказала она.

Жуя конфеты и не глядя друг на друга, пристыжённые, приятели спустились вниз. Когда они вышли на улицу, у них, несмотря на нарисованные усы и веснушки, были просветлённые лица.

— Давай сделаем доброе дело, — сказал Федя.

— Давай, — сказал Мишка.

Они посмотрели на маленький деревянный домик, чудом уцелевший между двух каменных великанов. Он весь покосился, и на нём можно было ещё прочесть полустёртые слова надписи с буквой ять: «Братья Суровы. Надгробные мъталлическiе вънки, стънные часы и будильники».

Держа кисти в руках, мальчики перебежали через улицу к домику и по ступенькам, которые пищали под ногами, поднялись на второй этаж к обитой войлоком двери: на ней поблёскивали гвозди с медными шляпками. Из-под ног метнулся чёрный кот и скрылся в окошке.