Потешить ли вас, люди добрые, сказочкой. Много дорог я исходила, много сказок слыхивала, а еще больше сказок сама рассказывала. Но всего лучше та, где про Чудище-Змеище говорится, да про волхва Григория, да про Никиту-богатыря, да про Татьяну многомудрую. Про это и будет мой сказ.
Далеко ли, близко ли, высоко ли, низко ли привольно раскинулись земли Яснолесья. Правил в тех землях царь Берендей, был он милостив, и люди при нем нужды-горя не знали. Да только настали горькие времена: расплодилась в яснолесских землях всякая нечисть, стала она пошаливать, простой люд донимать.
Собрались у царя Берендея бояре совет держать. Да как собрались, и ну шуметь-кричать. Ногами топочут, бородами трясут, всякий норовит свое слово вставить. Царский советник Нилыч шикал на них, шикал, да все без толку.
– Цыть вы, лукавое племя! - прикрикнул царь Берендей на не в меру расшумевшихся бояр. - Ишь, раскричались ровно сороки. Сказывайте толком, что стряслось.
Бояре попритихли, чинно расселись на лавки. Самый важный из них - здоровенный чернобородый боярин Пермогоров отвесил царю поклон:
– Не серчай, царь-батюшка, да только сам видишь, какие нынче дела в царстве Яснолесском творятся. В леса Бирюсинские ходить не моги - лешие вовсе распоясались: и пугают, и кружат честной люд. Давеча три девки заплутали, так насилу их нашли. Теперь сидят по домам, ревут, за грибами-ягодами не выгонишь их.
– Это мне ведомо. Лешими у меня лесник Трофим занимается, через 2 недели в аккурат ему передо мной ответ держать.
– В Бирюсине водяной озорует: намедни на самой стремнине лодку перевернул. Так мужики за нее уцепились и таким макаром плавали до вечера, пока к берегу возле Черногорки не прибило.
– И это знаю. Волхву наказ дам, чтоб урезонил водяного.
– От Лысого болота кикиморы еще, почитай, прошлой осенью баб отвадили. Те за клюквой, а эта нечисть поганая знай себе хихикает, да в самую топь заманивает.
– А нечего им на Лысом болоте делать, бабам-то. Есть вон Тихое, там и клюквы видимо-невидимо, и кикиморы не шалят. Ты мне, боярин, голову не морочь, скажи, что нынче приключилось. Из-за чего гомон стоит?
– Да то и приключилось, царь-батюшка. Добро бы только наша местная нечисть шалила, так повадился на Яхонтовые луга, где черногорские, яснополянские да синереченские стада пасутся, Змей крылатый. Пастухов пугает, да как ни прилетит - либо овцу жирную, а либо целого быка сожрет. И нет на Чудище управы.
– Эдак он овец да коров, а после, глядишь, и за нас примется, - выкрикнул нервный боярин Замятин, живущий в Синеречье. А царский советник Нилыч побледнел и затрясся, потому как через Яхонтовые луга лежал тайный путь в Охриману, государю которой продавал он яснолесские секреты за золото, да дорогие каменья.
Задумался царь, сдвинул корону на затылок, почесал лоб.
– Змей, говоришь, прилетает? Разве ж у нас Змеи такие водятся?
– Нет, царь-батюшка, водятся они в Холодных скалах, за синим морем-окияном, на другом краю земли, - услужливо подсказал писарь.
– Что ж ему в наших землях делать? Ты сам-то, боярин, видел ли чудище?
– Нет, царь-батюшка, я не видел. Но тут в сенцах пастушок дожидается, вот он своими глазами видел.
– Так позвать его сюда!
– Позвать его сюда! - крикнул Нилыч.
– Позвать его сюда... Позвать его сюда... - прошелестело до дверей, и пред царевы очи предстал неумытый пастушонок, смущенно комкающий шапку.
– Экой ты... Как звать тебя?
– Кузькой кличут, царь-батюшка.
– Что же, сказывай, Кузька, про Змея.
Пастушок немедленно оживился, видать, уж не в первый раз стращал он люд былью про чудище, а тут, вишь, и перед самим царем говорить пришлось. Все смущение его вмиг прошло, степенно начал Кузька свой рассказ.
– Змей тот огромен, зелен и вонюч. Росту в нем как ежели три терема друг на дружку поставить, а когда опускается он на Яхонтовые луга, то хвостом ажно до Бирюсины достает. Когда по земле он ступает, то остаются от когтей его огромных борозды глубокие, что и самым большим плугом не проделать. А когда в воздух чудище подымается, то крылами своими солнце застит аки черная туча. Пугает он рыком звериным, да огнем едучим плюется. А за один присест цельного быка заглатывает.
– Цельного быка... За один присест... - ахнули бояре.
– Что же, Кузька, на людей то чудище нападало ли?
– Я так, царь-батюшка, понимаю, - пастушок окончательно преисполнился создания своей важности, - ежели он всех овец и коров подъест, так и за людей примется.
– А часто ли прилетает он?
– Почитай, каждый божий день.
– И что, каждый раз по корове?
– Вот уж нет. Порой и так бывает, что упадет туша огромадная наземь, встряхнется, ворохнется, крылами встряхнет и тут же улетает. Только скотину пугает, мы ее потом до вечера по леску собираем.
– Ну значит, не скоро еще всех коров подъест, - подытожил царь. - Найдем управу на чудище поганое. Ты-то сам не видал ли какой слабины у вражины?
Кузька потупил глаза, опять затеребил шапку:
– Да мы как Чудище-Змеище наземь с превеликим громом опускается, так тотчас в леске, да по овражкам хоронимся... Не видал я.
Вздохнул Берендей:
– И ладно. Ступай, Кузька, да не бойся, управимся и со Змеем. И вы, бояре, ступайте. Да позвать ко мне волхва, с ним думать будем.
