Глава первая. Не торжественный выпуск
На торжественный выпускной Горазд не попал. Соответственно: торжественную речь ректора военной академии, стоя в строю, вместе с шестью сотнями своих товарищей-выпускников, не слушал. Кислое шампанское не пил — в первый и последний раз чокаясь с учителями и наставниками, которые с этого дня стали бывшими учителями и наставниками. Присягу в главном зале академии перед монументом всех героев не приносил и верно служить родному отечеству до последней капли крови не клялся. А произошло это вот почему:
День торжественного выпуска, когда без малого шесть сотен учеников двух старших курсов Военной Академии Бронетанковых Войск Нового Уренгоя по волшебному мановению ректора превращались в призванных на службу пилотов бронетанковой техники, Горазд провёл на гауптвахте.
Надо сказать, что это очень обидно, первый день своей настоящей службы начинать с серьёзного взыскания.
Вот уж повезло так повезло.
Хотя, как повезло — сам виноват.
Об этом он и думал весь день, пока сначала сидел на жёсткой откидной койке, потом лежал. А под конец и вовсе стоял на откидной койке (что запрещалось), сняв ботинки и вытягиваясь на носках в попытке увидеть «прощальный парад».
Недавние выпускники, хмельные не столько от кислого шампанского, сколько от редкого обилия почестей выпавших на их долю за этот день, строем выходят за ворота академии, а преподаватели и сам ректор отдают им честь. По крайней мере так было два года назад, когда на фронт уходили старшие курсы. Младшекурсники, среди которых тогда стоял и сам Горазд, смотрели на это действие со стороны. В тот день дул пронизывающий ветер, вместе с каплями дождя принося мелкое ледяное крошево и бросая в лица выстроившимся на плацу людям. Несмотря на неприятный ветер, преподаватели академии неподвижно стояли и держали руки у висков, пока последний выпускник не пройдёт через мощные ворота из толстых стальных прутьев увенчанных красной звездой и массивным гербом в виде двухголовой птицы. И звезда, и птица были одинаково потёрты, если не сказать обшарпаны.
Когда последний ряд выпускников прошёл через ворота строевым шагом, ректор академии опустил руку. Едва заметно хромая от того, что бионический протез тяжелее живой ноги и сильнее проваливается в выпавшей за ночь сантиметровый слой снега, молча вернулся в академию. За ним пошли преподаватели, потом успевшие продрогнуть на противном мокром ветру младшекурсники, подчиняясь командам старост. Главные двери академии широки, но быстро пройти через них у двух тысяч человек не получается. Пока возникла заминка на входе, Горазд успел оглянуться. Он смотрел, как медленно закрываются тяжёлые, мощные ворота академии, замыкая охранный периметр. Сыплющийся с неба не то снег, не то дождь постепенно заметал следы сотен ног уже не учеников, но молодых солдат. Как сильно он тогда им завидовал и мечтал шагать также, мимо отдающего ему честь ректора. В общем строю «прощального парада» покидающих академию вы пустившихся учеников. Но не получилось.
Увы!
Удар по решётке, отделяющей гаупвахту от помещения для караула вырвал Горазда из воспоминаний.
Пытающийся выглядеть серьёзным и взрослым, только что заступивший в караул младшекурсник с большими, торчащими в стороны, ушами грозно потребовал: — Немедленно спуститься с койки на пол! Стоять на койке запрещено!
На втором предложении голос у четырнадцатилетнего пацана сломался, и он чуть было не дал петуха.
Даже не делая попытки слезть с койки, Горазд презрительно покосился на невольно хватающегося за ремень перекинутого через плечо автомата в попытке обрести лишнюю уверенность пацана и скучающе бросил: — Цыц, мелюзга!
— Наказанный, я требую…
— Сказал же: никшни! А лучше вообще слиняй отсюда, мелюзга. Не видишь — без тебя тошно! — отозвался Горазд.
Хотя ему, как получившему строгое дисциплинарное высказывание лицу не следовало бы в таком тоне разговаривать с караульным. Но разница в статусе между учеником младшего курса и учеником старшего. А особенно тот факт, что он уже вроде как выпускник, пилот и призванный на службу офицер, а караульный пока только мальчишка, пусть и с неудобно тяжёлым автоматом за спиной — всё это позволяло Горазду разговаривать с заступившим в караул младшекурсником фамильярно, даже грубо. Пусть не обижается на «мелюзгу», ведь это правда. Что такое его четырнадцать и хорошо если не тринадцать лет, против полноценных шестнадцати у Горазда? Казалось бы, всего два года, но все говорят, что дети сегодня взрослеют быстро. Горазд ощущал себя намного старше и опытнее этого мелкого.
