Девушка на обрыве, ее пальцы изогнулись по краю. Перед ней открывается темная пропасть, и несколько камешков выбиваются под ее ногами и отпадают, исчезая глубоко, глубоко вниз, в тень. Что-то там было, башня или, может быть что-то еще. Она смотрит вниз в бездонную дыру перед ней, и, как-то, она понимает, что это место было когда-то важно. Безопасное место.
Святилище.
Она хочет отступиться от края. Это опасно, балансировать здесь на краю смерти. Но она не может двигаться. Ее ноги укоренены на месте. Она чувствует, как скалистая земля смещается и рушится под ее ногами. Яма перед ней распространяется. Вскоре край, который она удерживает под собой, сломается, и она упадет вниз, поглощенная темнотой.
Было ли когда-то так плохо?
Голова девушки болит. Это далекая боль, почти так, как будто это происходит с кем-то другим. Это тупое биение, которое начинается у нее на лбу, оборачивается вокруг ее висков и стекает вниз по ее подбородку. Она воображает свою голову, как яйцо, которое начинает трескаться, разрывы в оболочке распространяются по всей поверхности. Она сжимает голову руками и пытается сосредоточиться.
Она смутно вспоминает, что ее бросили на скалистую землю. Снова и снова он размахивал ее лодыжкой с силой, слишком сильной, чтобы сопротивляться, ее голова разбивалась и грохотала по неумолимым скалам. Но как будто это случилось с кем-то еще. Память, как и боль, кажутся настолько далекими.
В темноте спокойно. Ей не нужно будет вспоминать побои или последующую боль, или то, что было потеряно, когда эта бездонная яма была взорвана могадорцами. Она сможет отпустить все, раз и навсегда, если она просто соскользнет по краю и упадет.
Что-то тянет ее обратно. Знание, глубоко внутри себя, что она не должна бежать от боли. Она должна вернуться назад. Ей нужно продолжать сражаться.
В темноте под ней мерцает кобальтовая синева, как одинокая лампочка. Ее сердце трепещет от этого света. Это напоминает ей о том, что она боролась, чтобы защитить Святилище, и почему ей так больно. Свет начинается как луч, как будто она смотрит вниз на ночное небо и его одиночную звезду. Вскоре он расширяется и приближается вверх, будто комета подходит к ней. Она блуждает по краю пропасти.
И затем кто-то плывет перед ней, пылает точно так же, как в последний раз, когда она его видела. Его кудрявые черные волосы были идеальной неразберихой, его изумрудно-зеленые глаза пристали к ней — он точно знает, как она его помнит. Он улыбается ей, этой дьявольской улыбкой и протягивает руку.
«Все в порядке, Марина», — говорит он. «Тебе больше не придется сражаться».
Ее тело расслабляется при звуке его голоса. Тьма, протянувшаяся под ней, уже не кажется такой зловещей. Она позволяет одной из ее ног болтаться над бездной. Кажется, что боль в ее голова еще больше уменьшилась. Еще дальше.
«Правильно», — говорит он. «Иди домой со мной».
Она почти берет его за руку. Однако что-то не так. Она отрывается от глаз, улыбается и видит шрам. Толстая полоса рубцовой фиолетовой кожи, которая обтекает его шею. Она отдергивает ее руку и почти спотыкается о край.
«Это не реально!» — кричит она, обретая дар речи. Она возвращается обеими ногами на твердую скалистую землю, и отодвигается от темноты.
Она смотрит, как улыбка курчавого мальчика колеблется, превращаясь в жестокое и злобное выражение, которое она никогда не видела на его лице.
«Если это не реально, почему ты не проснешься?» — спрашивает он.
Она не знает. Она застряла здесь, на краю, в этом месте между темноволосым мальчиком — она когда-то любила его, но на самом деле это не он. Это тот человек, который поместил ее сюда, кто так сильно избил ее, а затем уничтожил это место, которое она любила. И теперь он оскверняет ее воспоминания. Она закрывает глаза.
«О, я проснусь, ублюдок. И тогда я приду за тобой.»
Его глаза вспыхивают, и он удивлен; но она может сказать, что он злится. Его извращенный трюк не сработал.
«Это было бы просто, ты маленькая дура. Ты могла бы просто соскользнуть в темноту. Я предлагал тебе милость». Он начинает уходить в пропасть, оставляя ее в покое. До нее доносятся слова. «Теперь вас всех гораздо больше боли».
«Да будет так», — говорит она.
Одноглазый мальчик сидит, облокотившись на спину в своей мягкой тюрьме. Он обнимает себя — не по выбору; его руки закреплены внутри смирительной рубашки. Его один глаз тупо смотрит на белые стены, все светлое и мягкое. У двери нет ручки, нет заметного пути убежать отсюда. Его нос зудит, и он зарывает лицо в плечо, чтобы почесать его.
Когда он поднимает глаза, на стене появляется тень. Кто-то стоит за ним. Одноглазый мальчик вздрогнул, когда две мощные руки опустились на его плечи и мягко сжали их. Глубокий голос сказал ему прямо в ухо.
«Я мог бы простить тебя», — говорит посетитель. «Твои неудачи, твое неповиновение. Это было, в какой-то мере, моей виной. Я не должен был посылать тебя к этим людям для начала. Просить тебя проникнуть к ним. Естественно, что ты проникся к ним определенной…симпатией».