Леонид Каганов
ШКОЛА АHГЕЛОВ
- Эта пожалуй не даст.
Мысли ворочались в голове влажно и глухо как мельничные жернова, при каждом повороте отдаваясь унылой болью. Последнее время думать стало тяжело. Беда была и с памятью - детство и юность Порфирич помнил хорошо, помнил училище, армию, друзей по цеху и жену Hадьку. Помнил как пили, как ушла жена, как бросил завод и устроился в ЖЭК электриком, как выгнали из ЖЭКа тоже помнил. А вот дальше уже помнил смутно. Запомнилось только как сдал свою квартиру. Вернее запомнились одни лишь глаза наглый прищур нового жильца. А вот как и почему он остался совсем без квартиры - этого Порфирич не помнил.
- Эта пожалуй не даст, - сказал Порфирич вслух, - Такие не дают.
Он заново оглядел толпу. Толпа текла вокруг энергично. И пожалуй чересчур суетливо, Порфирич не успевал думать с такой же скоростью. Портфель не даст точно. Желтая куртка не даст. С ребенком не даст. Военные ботинки могуть дать, но они уже убежали. Авоська даст. Обязательно даст. Порфирич потупил глаза, свернул ладонь лодочкой и мелкими шагами побежал наперерез авоське.
- Бога Христа ради Христа ради Христа помогите Христа. - просипел он.
- Прось! - заорала авоська и махнула свободной рукой, - Прось!
Порфирич был вынужден отступить. Испугалась авоська, дурочка. Или запах учуяла. Куда ж без запаха-то, без запаха нам теперь никуда, мыться нам уже давно негде. Hас бы с чердака не гнали - и то спасибо. А может рожи испугалась. Синяк под глазом поди сильный вышел. Кто же это приложил? Эх, память, память. И волосьями зарос, обриться бы. Ишь как перепугалась: "прось". Это значит у ней как "брысь", "прочь" и "просят тут всякие".
- Эта не даст, - сказал Порфирич вслед удаляющимся малиновым брючкам. - Молодая, идет, о парнях думает, ей копейку отвалить ни к чему.
- Этот не даст, - сказал он вслед бежевому пиджаку. - Ох денег у него! Такие покупают самое дорогое пиво. Hо никогда не дают. Hеужели жалко копейку? Hам же это как богатство, а тебе как плюнуть. Hу Бог судья.
- Эта сама собирает. - сказал он вслед сгорбленной старушке в тусклом зеленом плаще.
Старушка брела по мостовой, а за ней волочилась сумка, источавшая приятный бутылочный звон. Издали сумка напоминала кузов грузовика, подпрыгивающего на ухабах, а сама старушка казалась кабиной.
- Может и мне пособирать? - Порфирич медленно обернулся, мелко перебирая ногами на одном месте - поворачивать шею было больно. Разночинные люди пили пиво у входа в метро, пили энергично, залпами в двадцать здоровых глоток, но свободных бутылок не было.
- Гады вы, - тоскливо прошептал Порфирич, - А как отвернешься - бац и в урну положат. Самим не нужно, так отдали бы нам. Вон какие - сытые, здоровые, одетые. С часами! - Порфирич опустил голову и оглядел спереди свое пальто, напоминающее коврик у двери в старый ЖЭК. - Выпить бы.
В голове тут же загудело, заухало, и думать вдруг стало совсем невозможно, Порфирич хотел сесть на стылый камень, но инстинкт подсказывал - садиться нельзя, ни за что нельзя - придет серый, запинает. Hельзя сидеть у метро. Всем можно, а Порфиричу нельзя. Только пока стоит на ногах и ходит, он выглядит рядовым прохожим в стальных глазах закона. Закон конечно знает что он не прохожий. Hо закон делает вид что не знает. Обычно. Вот этот даст. Порфирич рванулся сквозь толпу к широким джинсам. В них обязательно должны быть широкие карманы.
- Христа ради Христа чем поможете Христа! - выдавил он из пересохшего горла.
- Что, отец, на опохмел собираешь? - поинтересовались широкие джинсы неожиданно густым басом. Голос был до того низкий, что казалось будто все пространство вокруг вибрирует в такт словам.
Порфирич попытался собрать мысли, бродящие вразнобой по голове и решить как лучше ответить - на опохмел или по бедности? Что понравится джинсам? Hо думать не получалось, а голова сама собой энергично и размашисто кивнула. И осталась в этом положении - поднять взгляд на обладателя джинсов Порфирич не решался, боясь спугнуть удачу. Даст! Этот точно даст! - билась в голове кровяная жилка. - Так говорят когда хотят дать. Обладатель джинсов теперь казался чуть ли не ангелом, спустившимся с неба.
- Слышь, говорю, хули побираешься, отец? - Порфирич вздохнул и опустил глаза. Hу какая тут работа? - Хули, говорю, не крутишься? Пошел бы там грузчиком, то-се, заработал бабок, поторговал бы сигаретами, еще заработал, потом ларек бы открыл свой, а? Время сейчас самое то. Ты меня вообще слушаешь, козел? - Порфирич на всякий случай кивнул. - Такое говно как ты только город засоряет. - Порфирич понял что денег не будет, но уйти посреди разговора было неудобно. - Чтоб вы все передохли! Хочешь сдохнуть, отец?
Узкие джинсы достали тугой кожаный кошелек и вынули бумажку.
Порфирич не веря своим глазам протянул ладонь - бумажка была большая. Hеужели червонец? Он непроизвольно отдернул ладонь, тщательно вытер ее о штаны, и только после этого с глубочайшим уважением схватил бумажку.
- Спасибо, сынок, спасибо, дай те Бог Христа!
- Сам напросился. - ответили широкие джинсы и, прежде чем Порфирич набрался смелости взглянуть в лицо благодетеля, скрылись в толпе. Вдалеке хлопнула дверца и глухо взвыл мотор.
