Я — Шиза. То есть шизофреник, если кто не понял. Маленькое, страшное, но очень умное чмо. Ну и что? Зато я научился и в этом находить свои маленькие гаденькие радости и живу довольно счастливо и весело. Хотя, конечно, весельем трудно назвать то, что я стараюсь сделать и принести людям.
А что я могу дать людям кроме своей ненависти к ним, к их счастью и беззаботной жизни? Они ко мне относятся как я того и заслуживаю. Как к уроду, который никогда ничего не добьется в жизни, и они правы, потому что с самого рождения меня преследует печать неудачи и невезения. Как только я стал адекватно оценивать окружающий мир и людей, я возненавидел себя. Потому что любить себя, как любят другие люди, я не могу. А как я могу себя любить, если при одном взгляде в зеркало, мне хочется плюнуть на того уродца, которого вижу там, или дать ему в рожу.
Ясное понимание того, что я очень сильно отличаюсь от других детей, пришло ко мне в первом классе. Надо мной издевались за мою внешность. Меня били за беззащитность. Ровесникам нравилась моя ранимость и мои горькие слезы.
В формировании личности ребенка основную роль играют семья, друзья и школьные учителя. Полноценной семьи и друзей у меня не было. Как и должно было произойти, с учителем мне тоже не повезло. Вряд ли есть плохие ученики, скорее всего, есть плохие учителя, которые не смогли подобрать отдельный ключик к душе каждого из воспитанников. Которые не сумели разглядеть талант в них, к какому бы то ни было предмету или делу, а наоборот, своей деспотичностью и придирчивостью втоптали в грязь и задушили всякие ростки прекрасного в душе ученика, по их мнению, ни к чему не годного.
Моя первая учительница Надежда Григорьевна Дуркацкая ничего не сделала, чтобы школа стала для меня светлым ростком в грустной и темной жизни. По возрасту, она давно должна была уйти на пенсию, но продолжала работать ради мизерной зарплаты, которая все равно превышала нищенскую пенсию российского учителя. В силу достопочтенного возраста и профессиональной усталости самыми лучшими учениками для нее были забитые и послушные тихони, предано заглядывающие в рот и ловившие каждое слово и жест. Непоседливость и пытливый ум ребенка рассматривались Дуркацкой как покушение на ее учительский авторитет и подвергались жесточайшему диктату, за что у своих бывших учеников она заслужила нелестное для педагога прозвище «Железный Феликс».
Все мое детство привело к тому, что я стал задумываться, чем же я отличаюсь от других, почему я — объект для насмешек? Сделанные выводы были для меня неутешительны.
Ударить я никого не мог. Отца у меня не было, поэтому меня никто не учил драться. Да и переданная по генам от нескольких предыдущих поколений моих предков покорность судьбе не давала даже и мысли промелькнуть, что я могу кого-нибудь ударить.
В своих грезах я мечтал, что когда-нибудь откроется дверь, войдет отец, про которого ничего не рассказывала мама, и мы пойдем с ним гулять. И никто не сможет обидеть меня, потому что папа никому не даст меня в обиду.
Но однажды вечером, когда мама уложила меня спать, а сама болтала о горькой жизни с единственной подружкой, я узнал скрываемую ею правду о моем рождении. Моя мама была не то что не красавицей, а даже не забитой серой мышкой. Она была отвратительной крысой, на которую ни разу не бросил взгляд ни один мужчина. Тем не менее, природа брала свое, и ее желание прижать к груди и оберегать родное беззащитное существо, которое будет зависеть от нее и которому она будет нужна, вынудило ее пойти на крайний шаг.
Со своей подружкой она под предлогом перестановки мебели с огромным трудом уговорила грузчика Петю из располагавшегося по соседству продовольственного магазина придти и помочь передвинуть мебель. Расчетом за работу должен был выступить обильный магарыч с закуской. Когда упоенный в ноль грузчик ничего не соображал, мама затащила его в постель и отдалась ему. Конечно, только он чуть-чуть протрезвел и, начав соображать, увидел с кем лежит, то сразу сбежал. Но поставленная цель была достигнута и, в итоге появился я.
