Вместо предисловия
Земля Сэлинджера. Опыт чтения
…Тебе, мой будущий Земляк…
Эмили Дикинсон
Буддиста Джона Леннона застрелил человек с книжкой буддиста Джерома Сэлинджера.
Случайность?
Я получила Сэлинджера от собственной мамы.
Мне было четырнадцать.
На два года меньше, чем герою его замечательной книги «Над пропастью во ржи». Именно так перевела переводчица Рита Райт. Перевела неточно, но гениально. «Над пропастью во ржи» – звучит сильнее, чем настоящее название книги «Ловец во ржи».
На обложке была черно-белая репродукция: фрагмент картины американского художника Эндрю Уайта, странный, мальчик, остриженный под гребенку.
В мальчика нельзя было не влюбиться. Он был настоящий Холден Колфилд.
Я нырнула в эту книгу, и сразу открыла новую страну.
С тех пор «Земля Сэлинджера» – одно из моих постоянных мест пребывания.
Вокруг меня многие ребята постарше часто навещали эту землю.
Сэлинджер – один из кумиров тогдашней продвинутой молодежи.
Он идеально попадал на наше тогдашнее безвременье.
На наше чувство духоты и нужду в форточках, на наше желание бунта. Сэлинджер был одной их форточек. Из форточки дуло…
Бунтом, анархией, непоняткой… это для активных, для хулиганов.
А для пассивных, предпочитающих уход в себя, веяло мягким бризом дзен-буддизма.
В общем, он подходил всем.
В той первой книге была повесть и несколько рассказов.
В повести «Над пропастью во ржи» автор, которого мы соединили с героем – был мальчик, школьник, из частной закрытой школы, из богатой семьи.
А в рассказах появлялась война.
Какая-то непонятная, война, не вполне ясно, кого с кем.
Непохожая на телевизор… помню, что сержант кашлял.
Потом он получил отпуск, и опять никакой войны – Нью-Йорк, свадьба…
И все время, и в повести и в рассказах – отчуждение героя, непонимание.
Потом была еще тоненькая книжечка из «Библиотечки «Огонька»».
И там был рассказ «Дорогой Эсмэ с любовью и всякой мерзостью». Главным в рассказе опять была тема девочки. Дети, особенно девочки, у Сэлинджера – это такие ангелы, помогающие затравленному обывателями герою.
Для меня его герои были проигравшими.
Примером «как не надо». Убивающий себя Симур Гласс.
Или жуткий мальчик-вундеркинд из дзеновского рассказа Томми.
Который объясняет журналисту, что вот он сейчас, вероятно, умрет, и ему это даже интересно, а насчет мамы-папы… нет, их не жалко. Потому что они не понимают, как все это тут – понарошку…
Это «понарошку» мне совсем не подходило. И родителей Томми жалко, и мещанскую жену Симора. И еще я, с детства учась быть художником, обиделась за главного художника вселенной, раскрасившего мир, по своему усмотрению.
Мне не понравилась телега про По Ло, спутавшего серую кобылу с вороным жеребцом, потому что он глядел «в суть лошади».
Я подумала, что если важна была только суть – все лошади были бы серыми.
Сэлинджер был моей любовью. Но даже и в четырнадцать лет я догадалась, что он скорее Младший Брат, нежели Учитель.
Потом пришла пора Сэлинджера и для моей дочери. Ей было тринадцать, и она жила в стране, где Сэлинджер введен в школьную программу.
Но моя Полина прочла «Над пропастью во ржи» сперва по-русски. Ту самую, полученную мною от мамы.
С мальчиком на обложке. И мы с ней обсуждали эту книгу.
Мы уже знали, что Сэлинджер давно живет отшельником, скрывшись от людей, никого не хочет видеть.
И тогда я впервые сформулировала именно для дочки, что Сэлинджер в роли гуру может быть реально опасен.
Буддиста Джона Леннона застрелил человек с книжкой буддиста Джерома Сэлинджера в кармане.
И это не случайность.
Я тогда, предостерегая дочь, заметила у Сэлинджера еще одно: неприятие телесной любви.
Тот самый средневековый культ женщины – как Марии Непорочной. Девы. Девочки.
Нет, не Лолиты. Антилолиты. Алисы. Автор «Алисы» Льюис Кэррол – это «антигумберт». Это же можно сказать и о Сэлинджере.
Девочку предпочитают женщине не для того, чтобы с ней, с ребенком, войти в интимную связь. Не из худших низменных побуждений.
Нет, именно из лучших, высоких. Именно для того, чтобы можно было не входить вот в этот горячий и страстный мир «тела».
Девочка или монашка. В «Голубом периоде де Домье Смита» герой влюбляется в неизвестную ему монахиню сестру Ирму.
Я мало что знала тогда о Сэлинджере.
Но достаточно чтобы объяснить Полине, что он хочет любить, он понимает, что надо любить, но он не умеет, не может любить. По какой-то неведомой причине этот человек – инвалид, душевнобольной.
Это не мешает ему быть гением, но Земля Сэлинджера – удивительная, прекрасная – непригодна для жилья. В ней не построишь дом. Земля эта ползет как зыбучий песок. И дом, построенный на ней, непременно рухнет.
И вот предо мной лежит выпущенная «Лимбусом» книга – голос из рухнувшего дома.
«Камелот» – так называет дом, построенный отцом, Маргарет Сэлинджер, дочь писателя, автор мемуарной книги «Над пропастью во сне».
Книга Маргарет Сэлинджер – толстенная. Скандальная. Я ее принесла читать своей маме – круг замкнулся.
Но маме она не понравилась. Не понравилась сама Маргарет.
Занятая собой и своими проблемами.
Я не согласна. В этой толстой книге оказалось достаточно места для всего: и для внутренних «раскопок» самой Маргарет, сделанных в фирменном стиле жертвы великого учения дедушки Фрейда, завсегдатая кушетки психоаналитика, и для панорамы американской жизни 60-х и 70-х, старательно нарисованной женским пером, внимательным и многое замечающим.
