Аэрофобия или аплодисменты на бис
И вновь авиакатастрофа… На этот раз под Донецком…И вновь человеческие жертвы… И вновь некоторые авиакомпании несут материальные убытки из-за аэрофобий.
Уже стало традицией после посадки самолёта аплодировать. Многих лётчиков это раздражает. Так, например, Герой России, лётчик-испытатель Сергей Мельников во время психоаналитической беседы со мной на страницах газеты «Аргументы и время» № 7, 2006 («Аргументы недели») заявил, что он эти аплодисменты не переваривает, дескать, люди насмотрелись западных фильмов, дескать, почему мы не аплодируем водителям автобусов, хотя в автомобильных авариях гибнет намного больше. Согласно лётчику — это страх от незнания, дескать, если людям суждено погибнуть в авиационном происшествии, то самолёт упадёт именно на их поезд. Мельников утверждает, что всё это от недоверия высшей силе.
И всё-таки громкость этих аплодисментов растёт с каждым годом всё сильнее и сильнее. Более того, порой она переходит на бис, как когда-то в Большом театре после окончания спектакля. Что остаётся делать лётчиками при выходе из своей кабины? Кланяться?…
Но за что и почему авиапассажиры хлопают после посадки самолёта. Наш экспресс-опрос показал, что треть опрошенных, таким образом, выражает свою радость, что закончилось осознаваемое или неосознаваемое напряжение, которое было во время полёта. Некоторые признавались, что успешная посадка для них — это как второе рождение, как экстрим, как способ и условие при котором можно переоценить всю жизнь. Причём это говорят авиапассажиры, у которых не было никаких причин волноваться. Именно эта часть является инициаторами или затравщиками самолётных аплодисментов. Половина опрошенных поддаётся стадному чувству и конформизму, и, аплодируют потому, что другие начинают хлопать. Оставшиеся назвали другие причины (благодарность пилотам, традиции, где-то видели, не знали причины своих аплодисментов и т. п.)
Несмотря на то, что значительная часть пассажиров, казалось бы, во время полёта внешне не выражает своего беспокойства, в действительности, значительная часть из них защищается обратным чувством (чем более смеётся, тем более боится; чем более пьян, тем более «опьянил» большой страх; чем крепче спит, тем крепче цепляется за сон, дабы усыпить себя от страха; чем энергичнее отвлекается, тем энергичнее боится и т. п.) Часть пассажиров-«философов» молятся в явной и неявной форме, абстрагируясь на категории судьбы, Бога и т. п. И лишь незначительная часть летит по привычке потому, что летает систематически и срабатывает адаптация и нечувствительность к страху, вызванная психологической схемой «со мной этого в прошлом не было, значит этого не будет и в настоящем и в будущем». Для последних самолёт — это не роскошь, которая вызывает фобию из-за полёта и большой цены за авиабилет, а средство передвижения. Есть смешанные типы, у которых срабатывают наложение всех вышеприведённых психологических механизмов.
Казалось бы аэрофобия это негативное психологическое явление наносящее моральные убытки для авиапассажиров и материальные для авиакомпаний… Но оказывается, что некоторые, наоборот, из этого черпают силы для того, чтобы жить и ценить жизнь по новому. Авиаполёты становятся разновидностью экстрима. Вот о чём, мне поведал один из моих пациентов на сеансе (далее я привожу его размышления):
«Обычно я езжу в командировки на поезде. На этот раз так получилось, что пришлось лететь самолётом. В то время сравнительно часто происходили авиакатастрофы и я часто задумывался об этом и тешил себя тем, что не оказывался в этих злополучных самолётах. Тогда я сидел в аэропорту в зале ожидания и смотрел телевизор и как назло в новостях сообщили ещё об одной авиакатастрофе. Кроме того, сообщалось, что именно на конец года приходится наибольшее количество аварий в воздухе. Я летел в командировку в первых числах декабря. После такой информации я уже не мог избавиться от страха, который меня преследовал всю дорогу. Более того, этот страх я обнаружил на лицах некоторых пассажиров. Весь полёт для меня был пыткой. Мне казалось, что я лечу в вечность. Я прислушивался к звуку мотора. Когда этот звук в силу каких — то причин пропадал, я спрашивал своих соседей об этом и они меня успокаивали. Когда бортпроводница начинала ходить из одного конца салона в другой, то мне казалось, что это связано с какими-то неполадками самолёта. Наибольший страх я испытал в начале полёта, когда бортпроводница начала рассказывать как пользоваться спасательными принадлежностями и показала, где они находятся. Всё это я воспринял не как обучающую лекцию, а как признак начала авиакатастрофы. В течение всего полёта из меня выходил холодный пот. Видя, что в состоянии аналогичного переживания находятся и другие пассажиры, я ещё больше испытывал страх. Весь этот ад кончился лишь после приземления. К своему удивлению, когда я вышел из самолёта, то испытал такое чувство счастья и душевного умиротворения, которое не испытывал, пожалуй, никогда. Мне всё было интересным: серое небо, деревья, люди. Я как-то по-особому стал видеть окружающий меня мир. В эти моменты меня не покидала мысль, что как хорошо, что всё обошлось и в воздухе ничего не случилось. Я тешил себя этим, сравнивая мысленно тот ад с этим живым и красивым миром. В эти моменты я был, добр как никогда. Общение моё было настолько альтруистичным, что я поймал себя на мысли: “Не схожу ли я с ума?”. Один прохожий сказал своей спутнице о том, что я странный какой-то. Я взглянул на себя в зеркало и не узнал себя. На меня смотрел мужчина с яркими и искристыми глазами, теми глазами, которые были у меня в далёком детстве. Я понял, что открыл в себе забытое прошлое. Но это состояние таяло прямо на глазах и уже через три часа оно уменьшилось так сильно, что я вспомнил о своих эгоцентрических целях, начались перепады настроенья, я перестал быть странным и уже не вызывал интереса у прохожих, я стал как все: целеустремлённым и озадаченным мирскими и обывательскими проблемами. Но на улице встречались люди, которые в чём-то напоминали меня после полёта. Это были люди в нетрезвом состоянии. И я выпил и вновь ощутил тот полёт души, который был у меня после полёта на самолёте. И всё-таки опьянённое состояние уступало по уровню наслаждения тому состоянию, которое мне подарила авиакатастрофа, которая состоялась, как я понял потом, в моей голове».
