>Moonscape #1 by Amelia Bauer © 2011
Створки турникета сомкнулись прямо перед ней, словно хотели укусить.
У нее был с собой жетончик, сохранился с прошлой поездки, она нарочно заранее положила его в карман пальто, чтобы быстро. Оказывается, нет, нужен билет, картонный такой, и его надо куда-то совать.
Кто-то толкнул ее в спину. Она попятилась. Обернулась.
За этими новыми билетами стояла длиннющая очередь. Таких, как она.
Приезжих.
Гребенка эскалатора, эскалатор, чужие затылки. Кольцевая, переход на радиальную. Радиальная, конечная, поезд дальше не идет. Выход, выход, выход.
Асфальт был серый, и небо серое, и ярко-желтые листья словно бы висели на этом сером, светясь сами по себе.
Встречные огибали ее, словно она была чем-то вроде рекламного щита или столба, никем. Кроссовки, сапоги, кроссовки. Сапоги. Джинсы. Кожаная куртка. Черное пальто. Твид. Черное пальто. Кожаная куртка. Они иначе повязывают шарфики, вот что. Да, наверное, в этом все дело.
Она вдохнула полные легкие сырого воздуха, а выдохнула облачко пара.
На бетонном козырьке подъезда сидела, растопырив ноги, розовая крупная кукла.
Регина в бежевой блузке и юбке-карандаше уже приплясывала у двери. Раньше у Регинки были крупные локоны, а теперь прямые, блестящие в свете коридорного светильника. Или это Регинка тогда их подвивала?
Она хотела сказать, что так задержалась, потому что в кассу стояло очень много народу, целая толпа, все с поезда, и все без билетов, но Регина перебила:
— Кофе на плите, йогурт в холодильнике. Сыр, колбаса, нарезка, все в холодильнике. Полотенце я чистое повесила. Хлеб там немножко есть, потом я куплю. Или сама купишь. Ключ вон висит запасной. Ты позвони потом, да? Или я позвоню.
Регина торопилась, и потому говорила быстро и напористо, словно была не рада, а может, и правда не рада?
Когда Регина приезжала к ней, она-то отпросилась с работы. И накупила всяких вкусностей, и потушила мясо с черносливом.
Правда, потом они поссорились. Но потом вроде помирились.
К оконному стеклу снаружи прилип мокрый лист, да так и остался, словно бы крохотный зверек, одинокий, дрожащий, дружелюбный.
На самом деле хорошо, что ее оставили одну, никто не помешает помыться, переодеться и все такое. После поезда человек весь какой-то липкий. И эти месячные еще. Почему, как важное или нужно ехать, всегда месячные?
В животе сжалось и распустилось.
Сначала помоюсь и переоденусь, а уж потом… нет, надо сразу. Сразу, пока не передумала.
Гудки, гудки, гудки.
Она вдруг осознала, что все это время не дышала, и уже собираясь сбросить звонок, выдохнула — резко, так что ребрам и наросшей на них плоти стало просторно в тесноватом новом лифчике с пышными поролоновыми прокладками.
— Да, — сказали там, далеко-далеко, она не очень знала, где. — Да?
— Куда пойдешь? — Регина подняла брови; что она с ними делает, надо будет спросить. — Васич должен прийти, им с Лехой надо чего-то посчитать, думала, посидим потом, я мясо потушила с черносливом, ты же любишь. Ну, ты же помнишь Васича.
Она не помнила никакого Васича.
— Компьютерный маньяк совершенный. Если не покормить, вообще поесть забывает. А кормить некому.
Ага.
Сам-то Васич в курсе, зачем его на самом деле позвали?
Она же не просила Регинку. А теперь получается, что все испортила, и себе, и им.
Стоило ей только собраться в поездку, давно задуманную, и предвкушать, и радоваться уже одним этим предвкушением, как тут же подворачивалась другая поездка, в сто раз интереснее, и переигрывать было поздно, и радость оборачивалась неутоленной печалью, потому что на сбывшуюся маленькую радость падала тень той, несбывшейся. Стоило наконец-то решиться и поменять постылую работу, ну не на бог весть что, но уж получше прежней, и тут же вот оно, и лучше не бывает, только надо соглашаться быстро, очень быстро, а она только-только приступила — и что?
Выигрывает тот, кто жертвует малым ради большого, длинные броски поверх обязательств, поверх постылого чувства вины, аккуратных планов, маленьких последовательных перспектив. Еще знать бы, где большое, где малое. Чем и ради чего пренебречь? Чем пожертвовать?
Регинке везло, у нее все получалось само собой, как бы вытекало одно из другого — любящие родители — связи — институт — муж-сокурсник — квартира — ребенок — работа — связи — карьера.
Абрикосовый кухонный светильник, дощатый кухонный стол, волосы Регинки отблескивают теплым, розовым, волосы Лехи теплым, бронзовым. У рыжих очень нежная кожа, подумала ни с того ни с сего, белая, чуть сероватая, как деревенское молоко, и веснушки, везде, наверное, веснушки, и вот, когда он раздевается, совсем-совсем, то…
Она набрала в легкие воздух, выдохнула. Объяснила, почему не может вечером.
— Что? — брови Регинки задрались еще выше. — Ты это всерьез?
Она накрасила глаза, потом смыла. Потом опять накрасила. Веки припухли, получилось еще хуже. Ладно, сойдет. Причесалась сначала так, а потом так. Надела свитер-поло и черные брюки.
Регина сказала:
— Сними вот это и надень вот это. Это вроде понарядней.
А Леха сказал:
— А по-моему, и так хорошо, нет?
А Грызун сказал:
— Стопудово маньяк. Сначала будет хорошим-хорошим. Понимающим таким. И скажет, что одинок и давно мечтал и что женится и все такое. А потом зазовет к себе домой и там заставит делать всякие мерзкие штуки, а потом свяжет или прикует к батарее и начнет медленно резать, по кусочку, и сначала отрежет язык, чтобы не кричала, а потом отрежет сами знаете что. Давно вот так знакомится, и его ловят, но поймать не могут, потому что он разными именами подписывается и урлы меняет все время, хитрый. Все маньяки хитрые.
