Говорят, годы берут свое. На внешности миссис Глэдис Джелликоу они тоже оставили свой след. Ей было лет пятьдесят, и она выглядела высохшей, как мумия. Глаза у нее были цвета кофе, в котором плавают крупинки, волосы — того же любопытного оттенка. А уж лицо… Увидев его, даже кукушка на часах поперхнулась бы и умолкла. Фигура же очертаниями напоминала старый разношенный корсет.
Меня она, мягко говоря, не взволновала. Я предпочитал иметь дело с жизнерадостными пылкими красавицами со сверкающими очами и огненными волосами, которые ласково щебечут, капризно надувают губки и соблазнительно покачивают бедрами. Ну и все такое прочее.
Так что же я делал тут, на Голливудских холмах? Я, Шелл Скотт, темпераментный здоровый мужчина? Беседуя с миссис Джелликоу, которая вызывала у меня легкое отвращение?
Я был здесь по делу.
Нет, я не мрачный гробовщик и не бодрячок косметолог. Я — частный сыщик.
Моя контора «Шелдон Скотт. Расследования» помещалась на первом этаже Гамильтон-Билдинг на Бродвее, в деловой части Лос-Анджелеса. Я расследовал дела о грабежах, кражах, убийствах, вооруженных нападениях, оскорблениях действием. Чем только я не занимался. Мне довелось иметь дело чуть ли не с половиной статей уголовного кодекса Калифорнии, включая статьи 578 (выдача фиктивных таможенных документов) и 653 (татуировка малолетних). В девяти из десяти случаев, уже по самому началу того или иного дела (так сказать, с первых нот — благозвучных или фальшивых, гармоничных или диссонирующих), я мог предсказать, как пойдет оно дальше, как будет развиваться и чем закончится.
В этот раз я не собирался связываться с бандитами, ворами и убийцами — привычными для меня персонажами, — опасаясь оказаться раздавленным между двумя мусороуборочными машинами.
Мое благоразумное намерение объяснялось тремя причинами. Во-первых, прошлую ночь, до четырех утра, я провел с роскошной блондинкой и спал меньше трех часов. Во-вторых, во время предыдущего расследования мне пришлось иметь дело с отвратительными личностями: головорезами и бандитами, большинство из которых входило в группировку Джимми Вайолета. Группировке этой, правда, пришел конец, но не обошлось и без неприятных последствий: я сам угодил в каталажку. В-третьих, между двумя оставшимися в Лос-Анджелесе бандами назревала нешуточная разборка.
Главарем одной из этих группировок был жестокий и хладнокровный подонок Эдди Лэш, а другой — более приятный внешне, но не менее жестокий и хладнокровный киллер по фамилии Маккиффер. И уже вчера, в воскресенье, рядом с его головой просвистели посланные чьей-то рукой три пули. По «беспроволочному телеграфу» преступного мира, который по оперативности может соперничать с американской телеграфной компанией «Вестерн юнион», поступило сообщение, что в Маккиффера стрелял один из телохранителей Эдди Лэша.
Чувствуя нутром, что дело этим не закончится и подобные игры продолжатся, я решил ограничиться расследованием дел по статьям 578 и 653 уголовного кодекса.
Миссис Глэдис Джелликоу позвонила в «Спартан-Апартмент-отель», где я жил, в восемь утра, застав меня уже у самых дверей, и попросила подъехать к ней домой на Оук-Драйв. Голос ее смутно напоминал звук тупой пилы, что сулило, по всей вероятности, не слишком веселенькое дельце.
Тревожные предчувствия овладели мной снова, когда, припарковав свой голубоватый «кадиллак» с откидным верхом на Оук-Драйв, я вышел из машины и направился к белому двухэтажному дому. Направляясь к входной двери, я заметил, как в окне дрогнула зеленая штора. Кто-то наблюдал за мной изнутри. Это явно была сама миссис Джелликоу, потому что она распахнула дверь прежде, чем я успел позвонить. Она смотрела на меня с выражением, которое, наверное, было у мамаши Дракулы, впервые заглянувшей в колыбель своего сыночка.
Должен сказать, что во мне больше шести футов роста и вешу я двести пять фунтов. Люди, даже не знающие о моем прошлом, совершенно верно угадывают, что я бывший моряк. Некоторые даже предполагают — и совершенно ошибочно, — что мне в лицо угодил неразорвавшийся снаряд.
Правда, мне дважды ломали нос, зато он выглядит оригинально и не похож на другие носы. Кроме того, правую бровь у меня делит пополам шрам, от левого уха сверху оторван небольшой кусочек. Есть у меня на лице и несколько едва заметных рубцов и морщин, но при слабом освещении они практически не заметны.
Но сейчас я стоял так, что на меня падали лучи утреннего солнца, отчего мои коротко остриженные волосы и брови казались более белыми на загорелом лице, чем это выглядело бы при менее ярком свете, например при луне.
Хотя я одевался в полусонном состоянии, костюм, пожалуй, был выбран удачно: синий блейзер с настоящими серебряными пуговицами, светло-красная рубашка и в тон ей красные носки, небесно-голубого цвета брюки под стать моему «кадиллаку», и довершали туалет белые итальянские ботинки. Последним штрихом был галстук, довольно яркий, с вышитыми красными морскими коньками.
Разумеется, если бы мне пришлось выслеживать какого-нибудь глазастого мошенника, подобный ансамбль был бы не к месту. Но для теплого летнего утра, после бурной ночи, мое одеяние казалось вполне подходящим.
