— Тейлор, ты придурок!
Я пропустил мимо ушей реплику Нико и бросил взгляд на альтиметр, закрепленный на запястье. Высота тысяча футов. Я запел гимн десантников: «…Что за славный, что за славный способ умереть!»
Нико постучал костяшками пальцев по моему шлему.
— Ку-ку, Земля вызывает Тейлора, — раздался у меня в наушниках его голос. — Отличная песня, чувак, для нашего первого самостоятельного прыжка — самое то.
Я поправил микрофон на шлемофоне так, чтобы он был поближе к губам, и добавил бодрости в голосе: «…что за славный, что за славный способ умереть… никогда тебе, приятель, больше не лета-а-ать…»
— Послушай, малыш, ты на удивление громко вопишь, и голос у тебя противный.
— Возможно, голос у меня и противный, зато отменный музыкальный вкус. Не сравнить с твоим — полный отстой.
Раздавшийся в наушниках голос инструктора оборвал меня на полуслове:
— Эй, парни, давайте посерьезнее. Никакой посторонней болтовни по рации!
Я ухмыльнулся и прижался лбом к стеклу иллюминатора, чтобы получше разглядеть уходящую вниз землю. Живописный калифорнийский пейзаж стремительно превращался в разноцветное лоскутное одеяло.
Две тысячи футов.
Нико поудобнее устроился на жесткой скамейке и обворожительно улыбнулся сидящей напротив нас Хейли:
— Эй, красавица, мы же не на экзамене, расслабься. Эта прогулка исключительно ради удовольствия. — Он призывно подвигал бровями, глядя на симпатичную девушку-блондинку.
Хейли изловчилась и заехала ему ботинком по лодыжке:
— Тебе надо научиться вести себя прилично, иначе вылетишь на первом же экзамене.
Пока Хейли и Нико, пустившись в свою любимую игру, беззлобно поддразнивали друг друга, я бросил взгляд на альтиметр — три тысячи футов.
За последние несколько месяцев тренировок мы часто забирались на такую высоту, но на этот раз нам впервые предстояло совершить самостоятельный прыжок с парашютом, без сопровождения инструктора. В хвостовой части салона нашего небольшого самолета инструкторы давали какие-то наставления остальным участникам полета. Почти все, кроме нас, учились в разных колледжах, а некоторые даже окончили их. Мы были здесь самыми младшими. Хейли исполнилось восемнадцать, Нико — девятнадцать. Мне едва стукнуло семнадцать, поэтому Ник при любой возможности обзывал меня малышом.
Я пропускал его подколки мимо ушей, так как понимал, что услышу немало гораздо более откровенных высказываний в свой адрес, когда поступлю в училище военно-воздушных сил. Это, как я надеялся, должно было произойти через несколько месяцев. Возраст едва позволял мне подать заявление о приеме, поэтому я решил, что в моем послужном списке должно числиться нечто такое, что произведет неизгладимое впечатление на приемную комиссию. И бесспорным аргументом в мою пользу, конечно же, станет диплом аэроклуба. Как только Нико и Хейли узнали, что я записался в клуб, они немедленно сделали то же самое. Конкуренция между нами была вполне дружеской, но абсолютно серьезной. Никто из нас не любил проигрывать.
Я снова бросил взгляд на альтиметр — четыре тысячи футов.
Самолет слегка накренился, делая очередной вираж, чтобы набрать высоту. У меня заложило уши. Я поерзал на сиденье, пытаясь устроиться поудобнее: из-за громоздкого парашютного ранца за спиной приходилось сидеть прямо, словно примерному ученику на уроке. Знакомая боль в спине тут же напомнила о себе.
Я старался не подавать виду, однако Нико все же успел заметить гримасу боли, проскользнувшую на моем лице. Он нахмурился и, прикрыв микрофон ладонью, наклонился ко мне:
— Эй, чувак, у тебя все нормально? Ты вроде говорил, что спина больше не болит?
— Да-да, я в полном порядке, — заверил я Нико, изо всех сил подавляя желание потереть ноюшую спину. Я знал, что она вовсе не в порядке.
Высота пять тысяч футов.
— Тейлор, ты не должен прыгать, если чувствуешь себя не в форме! — Густые черные брови Нико сошлись на переносице.
Я надеялся, что могу положиться на друга: он не настучит на меня инструкторам.
— Ник, со мной все нормально, правда. Неужели ты думаешь, что моя мамочка разрешила бы мне прыгать с парашютом, если бы это было не так?
Нико усмехнулся и перестал хмуриться:
— А что сказал доктор?
Я на ходу попытался сочинить более или менее правдоподобное объяснение:
— Ну, он сказал, что это просто небольшой ушиб или что-то типа того. Помнишь, я на тренировке пролетел половину зала и грохнулся спиной об стену?
— А-а-а, это когда Хейли в буквальном смысле слова размазала тебя по стенке? — Ник захохотал и убрал руку от микрофона.
Я почувствовал, как краска заливает лицо, однако улыбнулся и перевел дух, радуясь, что друг отвлекся от опасной темы.
— Что это вы так веселитесь? — требовательным тоном спросила Хейли.
Пока Нико с ликованием вспоминал о моем позоре на тренировке по боевым искусствам, я снова прильнул к стеклу иллюминатора. Теперь за бортом самолета висела облачная дымка. Она скрывала раскинувшееся внизу поле, которое должно было послужить нам зоной приземления.
Шесть тысяч футов.
Мне безумно хотелось рассказать маме о мучающей меня боли в спине. Несколько раз я даже пытался это сделать. Но всякий раз, когда, собравшись с духом, я решительным шагом направлялся на кухню или подходил к дверям маминой комнаты, в последний момент что-то останавливало меня, и все кончалось тем, что я возвращался к себе, ложился в постель и, свернувшись калачиком под одеялом, молча трясся, словно в ознобе, от страха и боли. Инстинктивное желание сохранить переживания в тайне брало верх. Борьба с этим желанием была похожа на попытку задержать дыхание — несколько секунд вам удается не дышать, но затем вы сдаетесь и делаете глубокий вдох. Казалось, само мое тело не хочет, чтобы я рассказывал кому-либо об этой странной ноющей боли в спине.
