Когда я впервые встретился с ним, у него уже серебрились волосы. Он перевалил за пятьдесят, ссутулился, но его глаза, эти умные и проницательные глаза, свидетельствовали о жизнелюбии, энергии, подвижности. Это был видный писатель, мудрый советник, обаятельный человек, любимец детей и взрослых. Ран Босилек[1]. Мое знакомство с ним охватывает последние два десятилетия его жизни, но в сущности, подобно тысячам моих сверстников, я знал его гораздо раньше: по стихам, сказкам, мальчишеским историям, на которых воспитывались в детстве несколько поколений болгар.
В его обществе всегда было хорошо. И весело. Он умел слушать, как-то незаметно укорачивал дистанцию между собой и своими собеседниками, быстро завоевывал их симпатии. С молодыми — молодой, с мудрыми — мудрый, он всегда находил дорогу к сердцам людей, не подчеркивая при этом своего превосходства и ни на йоту не теряя собственного достоинства. Я не слышал, чтоб он когда-либо повысил тон, не видел, чтоб он выступал в роли ментора. Но в то же время он обо всем имел свое мнение, которое неуклонно отстаивал. К компромиссам он был склонен, лишь когда кого-нибудь хвалил, но ко лжи и притворству, к пошлости и бездарности всегда оставался неумолимым. В таких случаях обычно прибегал к испытанному оружию насмешки, иронии, которым владел в совершенстве. У него, взыскательного и внушающего уважение к себе, но ни в коем случае не грубого и жестокосердного, имелась своя философия по отношению к нашим житейским делам, свой ключ к истине и добру: у каждого и во всем он первым делом выискивал крупицу положительного. Он умел ободрить и приласкать, как немногие. Тут он был в своей стихии. Присядет рядом с тобой, по-отцовски положит руку тебе на плечо, взглянет на тебя своими добрыми глазами, и перед тем как заговорит, лицо его озарится светлой улыбкой. О, эта ранбосилевская улыбка — широкая, сердечная, неотразимая, отражающая все благородство его характера!
Многие обращались к нему, многие с ним советовались. Многим он был нужен. Кстати, и отзывчивость его была пословичной. Он любил разъезжать, участвовать в литературных чтениях, встречаться со своими читателями. Вел обширную переписку, выступал с лекциями и докладами, подготовлял литературные утра и вечера и на собраниях и конференциях не был из равнодушных. Недавно мне выпал случай просмотреть часть его архива. Сотни писем из различных институтов и учреждений, от писателей и художников, от родителей, педагогов и учащихся, приглашения из разных уголков страны; участие в совещаниях, обсуждениях, в комиссиях и жюри; планы статей, заметки по поводу различных хрестоматий, материалы для докладов; многочисленные, старательно исписанные листки с наметками по порядку дня заседаний педагогического общества или национальной лекторской группы, секции детских писателей или правления народного дома им. Антона Страшимирова, кружка самообразования или квартальной агитгруппы; списки, планы, наброски, отчеты… многоликие и напряженные будни. Где только не побывал этот человек, сколько времени, нервов и энергии отдал другим!
Немногие об этом знали. Помимо всего прочего, он был исключительно скромен. Работал безотказно и бесшумно. Трудолюбие сочеталось в нем с редкой исполнительностью. Обещать что-нибудь и не выполнить — для него было равнозначно преступлению. «Спросим Рана Босилека», «пригласим Рана Босилека», «поручим Рану Босилеку»… — в этих часто употреблявшихся словах лучше всего отражались авторитет, доверие, которыми он у всех пользовался. И самое обыкновенное поручение и самую мелкую обязанность он принимал с готовностью и никакую работу не считал «черной», если она была в интересах детей, шла на пользу народа.
Много лет тому назад Ран Босилек писал, что не знает «ничего ценнее и прекраснее труда», что в труде заключается для человека сладчайшая радость, и вся его жизнь как бы является подтверждением этих слов. Всем красивым и ценным, всем радостным и мудрым, что было написано или пережито им, он обязан труду, ежедневному, упорному, добросовестному труду. Без этого труда он не мог представить себе свое существование. Труд придавал ему сил, сохранял его дух бодрым и молодым. И в самом деле, несмотря на приступы старости (и болезни), в Ране Босилеке не было ничего расслабленного, ничего старческого. Всегда подтянутый, аккуратный, подвижны, он щедро раздавал себя, не жалел себя до последнего дыхания — смерть застигла его в возрасте семидесяти двух лет, на посту редактора. Таким мы его и запомнили.
Перебирая в памяти десятки и десятки случаев, бесед, встреч, припоминая неповторимые, приносившие мне глубочайшее нравственное удовлетворение миги общения с поэтом, я стараюсь подыскать наиболее точные слова благодарности за все, чем мы ему обязаны. А обязаны мы ему очень многим. Он создал целый поэтический мир и богато одарил болгарских ребят. Без него болгарская детская литература была бы куда беднее и однообразней.
Заглянем же в его мир.
— Напиши и для меня стихотворение, учитель!
Девчушка непоколебима. Ее глазенки, трогательные в своей настойчивости, сверкают. Она еще даже и не первоклассница, но ее привязанность к школе безгранична. Недаром каждый день она ходит туда со своей старшей сестрой. А там так интересно, так весело! Читают стихотворения, поют песни, слушают сказки, а в какие игры играют!.. Вот и сегодня до чего там было хорошо. Готовились к школьному концерту. Все радовались тому, что будут в нем участвовать. Только вот про нее забыли… Но нет. Она попросит учителя. Он такой добрый, и улыбка у него такая хорошая. Он все может… «Что ж, Минка, попробую…» — словно сквозь сон, звучит в ушах девочки знакомый ласковый голос. И рука учителя нежно гладит ее по кудрявым волосикам…
