«ПАССАТ» УХОДИТ В ПЛАВАНИЕ. ЮЖНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
Каждый очередной выход в рейс у старшего помощника капитана танкера «Пассат» Николая Владимировича Русова начинался с крупной семейной ссоры.
В письмах с моря домой и дома, возвратившись из рейса, Русов обещал Нине, что уж на этот-то раз стоянка будет долгая, мол, ремонт — и действительно, в одном из рейсов были помяты фальшборта с правой стороны, в другом что-то с машиной случилось — и они вдосталь походят в кино, театр, рестораны; долго, целую вечность, будут вместе! И побывают в лесу, на рыбалке и... Но береговики брали социалистическое обязательство и производили ремонт не за три, а всего за полторы недели. Торопились, ведь танкер возил топливо на промысел. В далеких штормливых широтах дожидались топлива рыболовные траулеры, и экипаж танкера, а значит, и старпом Николай Русов тоже выискивали внутренние резервы и подготавливали свою посудину к выходу в рейс на двое-трое суток быстрее намеченного планом срока. И все никак не получалась длительная, как вечность, стоянка в порту.
И наступил день, когда надо было снова сказать Нине о дне и часе отхода танкера.
— Нинок, — окликнул жену Русов. — Послушай, милая...
— Ешь, ешь. Как суп? — прервала его Нина. — А, чуть не забыла, билеты мне на завтра достали. На...
— Видишь ли, мы завтра уходим, — как бы между прочим, произнес Николай. — А суп чертовски вкусен. Я такого супа...
— Как это завтра? — Лицо у Нины побелело, глаза сузились в две кошачьи щелки. — Колька! Шутишь?
— Нина, какие шутки? Всего и дел-то: сбегаем на юг да у экватора пошастаем. Раздадим рыбачкам топливо, раз-два — туда и обратно.
— Туда и обратно?! А я опять жди да переживай? Да я спать не могу, когда ты в рейсе, чего только не мерещится! То у вас двигатель выходит из строя и ветер песет ваш танкер на камни, то вам в тумане траулер борт пропарывает!
— Камни? Туман?.. Я тебе про это не рассказывал, — пробормотал Николай Русов, вяло шаркая ложкой в тарелке. И это действительно было так: мало ли что случается в каждом рейсе? Но зачем об этом рассказывать жене, напрасно волновать ее? — А суп, я тебе скажу, просто чудо.
— Уж ты такой, молчун! — выкрикнула Нина, игнорируя льстивое замечание Николая насчет супа, и отвернулась. — Колька, я больше не могу. Все эти ожидания, волнения. Все мечтаем, планируем... лес, озеро... Вот билеты на концерт достала.
— Хорошо! Попрошу, чтобы отход отсрочили на неделю. — Русов резко отодвинул тарелку. — Сходим в лес. И на концерт!
— Тебе уже и суп мой не нравится?! — воскликнула Нина. — Ненавижу!
Она выскочила из кухни и так грохнула дверью, что показалось — дом сейчас рухнет и превратится в груду кирпичей и древесного мусора. Ну, дела...
— Коля, гукни по радио, пускай публика очищает танкер, — оказал капитан Михаил Петрович Горин. — Зеленые фуражки топают, закрываем границу.
— Сам вижу, что идут, — сердито отозвался Русов, потому что не любил подсказок, и, выйдя на крыло мостика, окинул взглядом заснеженный пирс. Было морозно, мела метель. Ну Нинка, ах какая ты дрянь! Они так и не помирились. Неужели не придет проводить? Зябко поежившись, Русов вернулся в рубку, включил судовое радио и проговорил в микрофон: — Всем провожающим немедленно покинуть борт судна. Членам экипажа собраться в салоне!
И снова вышел из рубки. Раскачивался, постукивал о борт корпуса танкера парадный трап. Провожающие — матери, жены, дети — покидали танкер и выкрикивали какие-то последние, очень важные слова и советы. А навстречу им поднимался наряд пограничников — офицер и трое солдат. Прибыл и прошел в рубку лоцман. «Нинка, разве так можно?..» Вместе с капитаном Русов отправился в салон, где офицер-пограничник ставил в паспортах отметку «выезд из СССР» и дату. Собрал паспорта, протянул Русову: вот и все. Счастливого плавания! Громко топоча сапогами, пограничники направились к выходу из салона, а Русов проводил их. Трап качнулся и опустел. Русов стоял на нижней его площадке и вглядывался в снегопад: ах Нинка, ну Нинка!
— Вирать? — крикнул сверху от лебедки боцман.
— Вира, — сказал Русов. Лебедка заурчала, и трап пополз вверх. — Стоп! — тут же скомандовал он.
Из снежной круговерти вынырнул «Москвич» с помятым крылом. Этот «Москвич» Николай узнал бы из тысячи других. Хлопнула дверка. Прижимая к себе какие-то пакеты и свертки, Нина кинулась к трапу. Трап пополз вниз, и, не сходя на землю, Николай обнял Нину, стиснул так, что она вскрикнула.
— Прости меня, дуру, — всхлипнула она. — Вот тут свитер, купила вчера, и пирожки...
— И ты прости. Не волнуйся. Сбегаем туда и обратно и... домой...
— Береги себя, Коля. Радируй почаще.
— Николай Владимирович, — послышался из снежной метельностн голос капитана, — пора-пора!
Русов махнул рукой: вира! И трап поехал вверх, а заснеженная земля и лицо Нины вниз. Русов взбежал на палубу, перегнулся через фальшборт. Танкер вздрогнул между его корпусом и пирсом показалась черная, в разводьях нефти щель. Она становилась все шире и шире. Нина стояла на самом краешке пирса, и Русов очень боялся, чтобы она не оступилась в эту черную, холодную воду.
Все в этом рейсе было так, как и в прошлом, и позапрошлом их походе в океан. Та же толчея в проливе Зунд с нахально прущими поперек пути теплоходами-паромами. Те же ревущие над самыми мачтами «Боинги», совершающие посадку на аэродроме Копенгагена. И плотный, насыщенный знобкой влагой и тревожными гудками теплоходов Ла-Манш, а потом мерно и невозмутимо громоздящийся свинцово-фиолетовыми валами суровый старина Бискай... Но в отличие от прошлого рейса в Бискайском заливе не штормило, тут уже весна была в полном разгаре, солнце грело вовсю, и свободные от вахт механики и матросы высыпали на верхний, пеленгаторный мостик загорать.
