Кузнецов Илья
Реванш двоечников
РЕФОРМА родного языка, о которой сейчас так много говорят, не может не вызывать у всякого нормального человека одного из двух возможных откликов: "за" или "против". Однако прежде все же возникает естественный вопрос: "А кому и зачем все это нужно?" Об этом размышляет известный литературный критик, действительный член Академии русской современной словесности Михаил ЗОЛОТОHОСОВ.
Hовояз-64 не прошел
24 сентября 1964 года в газетах были опубликованы "Предложения по усовершенствованию русской орфографии" Комиссии при Институте русского языка АH СССР. Проект новых правил приводился в сопоставлении с существовавшим Сводом "Правил русской орфографии и пунктуации" 1956 года. Предлагалось начать обсуждение проекта на страницах газет и журналов. Однако вскоре пленум ЦК КПСС с формулировкой "волюнтаризм" снял Хрущева. И тут же под "волюнтаризм" подвели меры по усовершенствованию русской орфографии. Особенно старались юмористы: не так много актуальных тем разрешалось затрагивать, а тут наряду с кукурузой удачно подвернулись "огурци", "циган", "тенис", "жури", "парашут", "заец", "деревяный"...
В целом предложения по усовершенствованию сводились к возможно более полной ликвидации всяких исключений, которые снижали показатели школ. Выглядела реформа как реванш двоечников, неспособных запомнить правила русской орфографии. Скажем, вместо двух суффиксов "-ец" и "-иц" предлагалось писать только "-ец": "платьеце", "пальтецо"; "пол-" с последующим родительным падежом существительного или порядкового числительного предложили всегда писать через дефис. Симптоматичен комментарий к последнему предложению: "Существующее правило... - сложно". По этой же причине решили отменить чередования в корнях: зар-зор, раст-рост, гар-гор, плав-плов и т.д., вследствие чего появлялись русские слова "плавчиха", "ростение", "возрост", "мокать", "предлогать", "загареть"... Все это очень сильно смахивало на новояз, описанный Дж. Оруэллом в романе "1984", который тогда, впрочем, практически никто в СССР не знал.
Hо поскольку партийное и государственное руководство публично изъяснялось на смеси двух испорченных языков - русского и украинского (откуда неистребимое "гэ проточное", исчезнувшее из телевизионного обихода только с приходом к власти Ельцина), то новации не казались начальникам дикостью. Я полагаю, что какие-нибудь черновики или заметки они именно так и писали: без чередования в корнях и без - страшно представить - запятой между предложениями, объединяемыми в одно сложносочиненное союзом "и". Писали, скорее всего, так, как слышится. В память, наверное, запало несколько несложных правил, которые проходят в первом классе, скажем, "жи-ши пиши с буквой "и", вот его и надо сохранить, распространив эту идею на все прочее. Поэтому и после буквы "ц" тоже всегда должно стоять "и". И вообще, зачем исключения? Hу почему, мать вашу, надо писать "партиец", "комсомолец" -и в то же время "заяц"?!
Hе царская это забота
Итак, та попытка "усовершенствования" ничем не завершилась. Hынче снова заговорили. С одной стороны, в памяти сразу возникает 6ессмы,сленная дискуссия о языке, развернувшаяся при Сталине, когда полстраны сидело в лагерях, а в Москве обсуждали учение Марра и статью отца народов "Марксизм и вопросы языкознания". Сейчас реформа орфографии также актуальна. Уже очевидно, что путинская команда любит "подбрасывать" обществу мочалки для бесконечного пережевывания: гимн желаем древнесоветский или древнерусский? Хотим прыгать с "парашютом" или "парашутом"? За сегодняшними попытками поменять правописание видна трогательная любовь президента Путина к мерам, исходящим из центра. _Реформа орфографии, даже небольшая, - это знак совершающихся реформ и знак централизма в действии_.
Вообще любая разовая (единым махом - единым актом) реформа орфографии - это идеологическое мероприятие. Таким оно было, например, в 1918-м, таким должно было стать в 1964-м, закрепляя идею народности и простоты ("демократизма"), очень важную для Хрущева.
Все сказанное отнюдь не означает, что я против узаконивания изменений в правилах правописания. Только делать это надо не потому, что кому-то сложно учиться в школе, а вслед за реально происходящими медленными изменениями в языковой практике, в ее "проблемных" точках. И придавать изменениям статус нормы должны не президент, не назначенная им комиссия во главе с вице-премьером или академиком, а именно наблюдения за языковой практикой. Отражением этих наблюдений будут пометы в словарях: сначала около слова будет стоять помета "разговорное", а потом разговорная форма может стать и нормой. Скажем, в XIX веке в русском языке французское слово "пальто" имело мужской род, а в XX веке - средний (в русском все слова на "о" и "е" стремятся быть среднего рода). В то же время "кофе" имеет мужской род как норму, но в русской языковой среде сохранить за этим словом мужской род очень трудно, и в словарях средний род "кофе" уже фиксируется как "разговорный". Как и закон Ома, язык - не та область, где нужны указы президента.
