Когда попадете в Анголу, не ходите ночью в лес Кокве. Ибо там по зарослям с жуткими воплями бегает Муханги, старик, некогда бывший великим охотником. Заблудившихся путников преследует в облике девушки Каньяли с гнездом термитов на голове. Капвакала, ребенок, живущий в дуплах деревьев, шуршит фартуком, сшитым из шкур. А еще есть Сиаййи — бродячий костер, и Калулу — красный младенец, который свистит и жужжит на лету. Самутамбиэка, неведомый зверь с одной ногой, одним глазом, одним ухом и одним зубом, всегда носит с собой палицу, багряную от крови людской. Но хуже всего — Нгуза, громадный глаз: он сидит на дереве на корточках и смотрит.
Дни шли, а я сидел в деревне на Амазонке и ждал, пока придет пароход и увезет меня отсюда. Ночевал я в одном месте, где сдавали комнаты. Когда я зажигал среди ночи свет, потолок покрывали сотни прозрачных саламандр — они неподвижно сидели там вверх тормашками. Поесть можно было тоже только в одном месте — в хижине без окон, с неосвещенной кухонькой и двумя металлическими столиками, выставленными на дорогу прямо в грязь, а дорога служила единственной улицей. Вот там я и сидел. Однажды в конце дня такого сидения по дороге ко мне подошел старик и спросил: «Sprechen sie Deutsch?» Он был в чистой джинсовой одежде, выцветшей до облачного оттенка, а лицо его слишком долго жгло солнцем. Разочарованный моим невежеством, он перешел на английский и произнес такой монолог: «Вероятно, вы думаете, что я индеец, но я не индеец. Посмотрите в мои глаза — они голубые. У индейцев нет голубых глаз. Я не индеец. Индейцы — как животные. В Германии у нас была верная идея. Один маленький укол и — пуфф! больше ничего. Посмотрите на мои глаза — они голубые…» И так все дальше и дальше, до самой темноты.
Большинство немцев верят, что у Гитлера были голубые глаза, но они у него были карими. Официальные фотографии высших нацистских чинов часто ретушировались, чтобы глаза получались голубыми, а немигающий взгляд был таким чистым и холодным, как горное озеро, как ледник, как безоблачное небо, как плод воображаемой беспримесной крови.
Много лет спустя я ехал по индийской равнине, до ближайших городков — много часов езды, сквозь монотонную череду обмазанных грязью деревушек с единственным деревом, в тени которого сидят на корточках двое мужчин, курят, трое детишек расчерчивают классики в пыли, четыре грифа препираются над собачьим трупом, женщина тащит за собой одинокую козу, еще двое мужчин на повозке, запряженной волом, три вороны бесцельно чего–то клюют, четыре мухи устроились у меня на ноге. Машина притормозила, как это часто бывало, перед стадом коров, запрудившим всю дорогу. Среди животных шел бродячий монах в обычной оранжевой рясе, с деревянным посохом и миской для подаяний, а его выбритая голова была расписана полосками Шивы. Однако, он был гораздо выше обычного, а кожа его имела подпаленный розовый оттенок — не смуглая. Когда машина медленно прокатилась мимо него, он поднял миску к окну, не говоря ни слова, и какой–то миг смотрел на меня небесными, непостижимыми глазами цвета голубых ледников.
Муха на стекле не может понять, как с той стороны может существовать мир, до которого она не в состоянии дотянуться. Муха, как уже часто утверждалось, на куске дерьма пребывает в раю; муха, попавшая в мед, обречена. Мухобойка Вишну, сделанная из волос яка, обозначает дхарму: есть они, есть мы, и мы не можем их не смахивать прочь. Мухе ведомо наслаждение, недоступное млекопитающим: спариваться в воздухе. Вельзевул, Повелитель Мух. Человек, видящий, как муха, калейдоскопически, сошел бы с ума; муха, видящая, как человек, затосковала бы от прямолинейности. Аполлоний Тианский избавил Византию от мух, изготовив бронзовую муху и закопав ее под столбом. Муха может думать о чем–то другом или не думать вообще; она не смотрит, куда летит, и врезается в сетку. Йоко Оно снимала на пленку муху, карабкавшуюся по груди так, точно она покоряла Эверест. Русские девчонки раньше вырезали из репы гробики и хоронили в них мух. Муха на зияющей ране человека просто остается мухой и наслаждается тем фактом, что человек остается человеком. Когда Чарлзу Резникоффу дали в Голливуде место, но не дали работы, он писал мухам на своем столе стихи о тишине и одиночестве.
В первой серии кинофильма «Муха» ребенку снится он сам: крохотная человеческая голова на мушином теле, попавшемся в паутину, пищит: «Помогите». Во второй серии кинофильма «Муха» сон о себе видит взрослый: она по–прежнему его любит, каким бы чудовищем он ни стал.
ТРИ ФРАЗЫ ПО ПУТИ В БЕЛИЗ
Сижу на последнем ряду в самолете, рядом с белизкой неопределенного возраста. На обед выбор: макароны, рыба или курица, — но когда тележка с едой доезжает до нас, остаются только макароны или рыба. Моя соседка мило улыбается стюардессе и говорит: «В следующий раз придется зарезать больше куриц».
Запущен лететь по немощеному, изрытому выбоинами шоссе Колибри, мимо деревеньки Колибри, десяток домиков на сваях. Река Колибри течет с хребта Колибри, где каждая гора называется пик Колибри. Говорят, здешний народ обладает неимоверно крохотным воображением. О женщине они говорят, что она прекрасна, словно колибри, о мальчишке — что он проворен, как колибри, реплика может быть остра, точно клюв колибри, утро — дымчато, будто крылышки колибри, мужчина — молчаливей колибри, все вещи — мельче или крупнее колибри, а еда хороша так, что колибри может парить над тарелкой. Умирая, человек возрождается в обличье колибри. А если умирает колибри, она отправляется прямиком в рай. Там она живет вечно в деревеньке Колибри у реки Колибри в отрогах хребта Колибри. Там все точно так же, вот только шоссе Колибри нет, потому что там некуда больше ехать.
