Памяти Иштвана Ханновера
(род. в 1917 г., в Будапеште, умер в 1951 г., в тюрьме г. Вац)
Звонок пробудил ее от первого сна. Когда она переступила границу между сном и бодрствованием, сердце ее бешено заколотилось, все еще храня где-то в самых своих потаенных глубинах страх перед ночными звонками.
Нетти включила лампу и встала с постели. Накинула халат, а тапочки не нашла; ноги ее еще не пробудились ото сна. Босая, неуверенной походкой двинулась она в прихожую.
— Мне нужен доктор Агоштон.
— Его нет дома.
В дверях стоял худенький, рыжеволосый паренек. Он подслеповато щурился, попав из темноты на свет. В подъезде не горело электричество.
— А когда он вернется?
— Трудно сказать, — ответила Нетти. Рот после сна был полон вязкой слюны, язык непослушен. — Почему вы не зажгли свет на лестнице?
— Я не знал, где выключатель, — ответил рыжеволосый.
Он был очень бледный. Вернее, даже не бледный, а обесцвеченный, как застиранная скатерть. На левой щеке у него красовалось багрово-бурое пятно размером с детскую ладонь. От молодого человека разило запахом немытого тела и заношенного белья. Нетти передернуло от этого запаха, и она невольно отступила на полшага.
— Зайдите завтра утром, — сказала она. — С завтрашнего дня муж в отпуске, но мы уезжаем только после обеда.
Молодой человек не смотрел ей в лицо. Он не отводил взгляда от ее ног, ногти на которых были покрыты красным лаком. Курортный сезон был в разгаре, и Нетти с мужем завтра уезжали на Черное море, в Констанцу. Как и положено солидным людям, они заблаговременно уложили чемоданы и сдали их в багаж, а последний вечер Нетти провела в парикмахерской. Вернувшись домой, она аккуратно покрыла ногти лаком.
Сейчас ей больше всего хотелось бы спрятать ноги, но халат доходил всего лишь до щиколоток. Понапрасну она переступала с ноги на ногу — глаза юноши из-под опущенных век неотступно следовали за ее ступнями.
— По какому делу он вам нужен? — спросила Нетти, упрятав одну ногу под халат.
— Этого я не могу вам сказать, — ответил рыжий парень.
— В таком случае приходите завтра.
— Лучше я обожду, — сказал рыжий.
Он бросил очередной прилипчивый взгляд на ноги Нетти, затем повернулся и вышел за дверь.
— Не вздумайте дожидаться на лестнице! — окликом вернула его Нетти.
Она усадила молодого человека в прихожей, которая некогда, в бытность Кари адвокатом, служила приемной, а сама вернулась в спальню и улеглась на постель в халате. Пальцы ее листали журнал, но глаза машинально пробегали по строчкам, не вникая в текст; мысли ее непроизвольно возвращались к парню, ожидавшему в прихожей. Когда Нетти впервые подумала о нем, рука ее невольно коснулась щеки в том месте, где у молодого человека багровело пятно. Она обвела пальцем контуры пятна, и это наполнило ее таким ужасом, что по спине побежали мурашки.
Нетти снова попыталась углубиться в чтение, но близость рыжего парня стесняла ее. А ведь она хорошо знала этих людей с землистыми лицами, просиживавших в приемной адвоката. Адрес Кари считался своего рода общественной собственностью: вот уже двадцать пять лет люди, попавшие в беду, как по цепочке, передавали его друг другу — еще с тех давних пор, когда он на суде защищал коммунистов и бесплатно вел дела тех, кому нечем было заплатить… Чего добивается этот рыжий парень? Да мало ли чего! Приехал из провинции — просить, чтобы отца исключили из списка кулаков. Или работает на заводе, а сам мечтает стать артистом. Или пожаловал из исправительного заведения и теперь хочет, чтобы Кари похлопотал о снятии судимости…
Внезапно, резким рывком, она села в постели. Ей вспомнился один жест рыжего. Она увидела так ясно, словно на повторно прокрученной пленке: рыжий молодой человек сидит на стуле в прихожей и нервно дергает пальцы на руках, так что суставы хрустят… Поначалу ею владело лишь смутное беспокойство. Что-то влекло ее опять в прихожую, словно бы поначалу она не разглядела парня как следует. «Да полно тебе! — уговаривала она самое себя. — Просто наваждение какое-то!» Однако волнение заставило ее подняться. Она застегнула халат. Сунула ноги в шлепанцы и поспешила на кухню.
Когда Нетти, с подносом в руках, отворила дверь в прихожую, парень вскочил, вытянувшись в струнку, и сам от этого вконец растерялся. Нетти поставила перед ним тарелку с яичницей.
— Вы наверняка проголодались с дороги, — сказала она.
— С какой еще дороги? — с подозрением в голосе спросил парень.
— Да я просто так обмолвилась, — сказала Нетти. — Кушайте на здоровье.
Нетти смотрела, как он ест. И внутри — даже не в нервах, а в каждой клеточке тела — поднималась какая-то дрожь. Она знала эту манеру: вилку держать посередине, у самого изгиба, наклоняться вперед за каждым куском. Она заранее знала, каким движением он возьмет стакан. Знала, как он крупными глотками будет пить воду. И как потом вытрет рот — сперва правой, а затем левой ладонью… Рыжий парень не смотрел на нее. Он скованно сидел, скованно ел. А когда кончил есть и не знал, чем занять руки, снова принялся хрустеть суставами. Дрожь внутри прекратилась. Теперь желудок ее был сжат, словно судорогой. «Пустяки, — думала она. — Это просто самовнушение».
