Ключ со скрежетом проворачивается в замке, дверь отворяется. Я продолжаю неподвижно лежать на кушетке, наблюдая, как в камеру заходят несколько стражников. Двое из них сразу направляются ко мне.
— Сесть! — командует тот, что поближе, — Вытяни руки!
Я подчиняюсь. Один из них хватает левую руку, другой достает наручники и защелкивает браслет на моем запястье. Не туго, не пережимая сосуды, но и так, чтобы при всем желании снять не получилось. Второй браслет щелчком крепится на специальный стальной крюк. Теперь я прикован к стене и не могу отойти от нее дальше, чем позволяют наручники.
Стражники тут же теряют ко мне интерес и отходят к своим товарищам. А те, тем временем, вносят в камеру и раскладывают среднего размера сборный стол, возле него ставится уютное мягкое кресло. На столе появляется бутылка вина, пара тарелок с закуской. Бокал правда, только один, из чего я делаю вывод, что меня угощать не будут.
Морщусь от яркого света — стражники включили настольный фонарь. Он разогнал тени, осветил убогую обстановку камеры и мое, не менее убогое, одеяние.
За время, что нахожусь тут, я успел привыкнуть к полумраку, который с трудом создает тусклый старый светильник, висящий под самым потолком. Теперь приходится прикрыть глаза рукой, защищая их от почти дневного света фонаря.
Накрыв на стол, стражники удаляются. Я остаюсь один, пристегнутый к стене, в не запертой камере.
Я жду, но ничего не происходит. Проходит пять минут, десять. Сидеть в таком положении неудобно, я ерзаю на кушетке, пытаясь, насколько разрешат наручники, принять наиболее комфортную позу.
Наконец, по прошествии получаса, в дверь входит человек в строгом деловом одеянии, с толстой бумажной папкой в руках. Это канцлер Рино Сципион собственной персоной. Все такой же, как раньше — невысокий, грузный, чуть облысевший, немного суетливый. Взгляд слегка уставший, но властный, волевой и, чего не отнять, проницательный.
Плотно прикрыв за собой дверь, Рино подходит к столу и, положив папку, усаживается в кресло.
— Добрый день, канцлер, — мой голос звучит на удивление противно, словно карканье вОрона.
— Добрый вечер, Глеб, добрый вечер, — отвечает Рино, развязывая тесемки на папке и не поднимая на меня глаз.
Значит, сейчас вечер. Хоть какая-то информация. Счет дням и ночам я потерял довольно давно.
— Почему меня тут держат?
— А то ты не знаешь! Имеется вполне достаточно доказательств, чтобы повесить всех вас, всю команду, — канцлер раскладывает бумаги из папки в удобном ему порядке, — Но, учитывая старые заслуги перед Республикой, я все же решил лично побеседовать с тобой, перед тем, как передать дело суду.
— Надеюсь... остальных содержат в более комфортном месте.
Рино наконец удостаивает меня взгляда.
— Беспокоишься за девушек? Напрасно. Мы же не изверги. Они проживают во вполне достойных условиях, с учетом своей специфики.
Ох, какая расплывчатая формулировка. Слышал я про такие тюремные казематы, что полностью блокируют любую магическую активность — специально, чтобы содержать сильных заклинателей. Вот только что-то я сомневаюсь, что условия там лучше, чем в моей камере. Хорошо, если не хуже. Хорошо, если не держат моих подруг связанными по рукам и ногам, с кляпом во рту — чтобы, значит, не колдовали.
— В чем нас обвиняют? — спрашиваю я, устало вздохнув.
— Много в чем! — теперь канцлер убрал руки от бумаг и смотрит на меня в упор, не отводя взгляд, — Убийства, разрушения, терроризм, человеческие жертвоприношения, заговор с целью свержения власти... Достаточно? Список можно и продолжить.
Я пожимаю плечами и вымучиваю улыбку. Хочется сказать, что я ни в чем не виновен, только вряд ли эти слова помогут.
— Прошло всего два года с тех пор, как погиб Ханс, а вы уже в такой, извините, жопе! — Рино смотрит сердито и обвиняюще, потом переводит взгляд к бумагам, — С чего начнем? Когда все пошло не так? Берлин, Белосток, Калиш?
— Раньше... — прерываю я его, — Все началось раньше. В забытом богом местечке под названием Сибница.
— А! Это там, где вы половину городка с землей сравняли! Помню-помню! Мэр этой Сибницы не поленился лично приехать в Берлин и подождать три недели, чтобы попасть на встречу со мной да пожаловаться на неких «разбойников при исполнении».
— И вовсе не пол-городка, максимум четверть, — бубню я, — Да и городок тот... Так, деревушка.
— Рассказывай! Все с самого начала! И со всеми подробностями.
Я тяжело вздыхаю и провожу языком по губам, глядя на вино и закуски, стоящие так неподалеку. На канцлера это не производит никакого впечатления — непробиваемый человек. Вздыхаю еще раз и приступаю к рассказу.
— Началось все еще на вокзале...
