Юлия Шмуклер
Рассказы
ОБ АВТОРЕ
Родилась в 1936 г. в городе Днепропетровске, на Украине. С 1938 г. жила в Москве. Окончила Московский институт железнодорожного транспорта. Защитила диссертацию на тему "Методы статистической физики в задачах коллективного поведения автоматов". В Израиль прибыла в ноябре 1972 г.
В настоящее время работает в Тель-Авивском Университете.
ЧУДО
Однажды Бог явился мне и сотворил чудо. Конечно, как-то трудно представить себе, чтобы столь грозный, мстительный, со всклокоченными сединами старец, каким является Адонай (в Библии его имя заменено двумя почтительными черточками) мог заинтересоваться такими пустяками, как четырехлетняя девочка в детском саду при картонажной фабрике имени Розы Люксембург. Тем не менее, чудо произошло; мне остается только рассказать о нем, честно и правдиво, чтобы другие тоже могли надеяться; а кроме того для учета, ибо чудес-то настоящих - раз, два, и обчелся, а мое, между прочим, не из худших.
Род мой со стороны отца был великолепен.
Прадед, реб Бенци, управлял имениями польского графа, так и хочется сказать - Потоцкого. Суть, конечно, не в Потоцком, а в том, что реб Бенци управлял имением один, руководствуясь в основном библией и талмудом, и держа в голове двойную бухгалтерию, дебет-кредит, а также все, что могло понадобиться впредь. По нынешним понятиям, на это потребовался бы небольшой главк с райкомом впридачу, и через пару лет Потоцкий ходил бы с шапкой по вагонам. Реб же Бенци, как крупный администратор, не только умножил чужие богатства, но и себя не забыл, - потому что добрые дела требуют денег, а реб Бенци любил делать добрые дела.
Каждый, кто хотел есть, мог зайти в его дом и сесть за общий стол. Каждый, кто нуждался, мог попросить у него денег и получить их. Он давал приданое бедным, но добродетельным девушкам, содержал вдов и сирот и платил за их обучение (сирот, разумеется).
Поэтому известен он был как "святой реб Бенци", и через полвека после его смерти, на семинаре по расширению возможностей автоматов (бывает такое), совершенно православного вида гражданин, уставший от тягомотины, которую нес докладчик, спросил меня: "Правда, что у тебя дед был святой?". И я ответила: "Правда".
Это память о реб Бенци таинственными и окольными путями добралась из местечка Мосейки за тысячи верст в напыщенное и бездарное здание, где все ревностно расширяли свои возможности, и зеленым огоньком зажглась у моей груди.
Деньги свои реб Бенци практически роздал, и сын его, реб Эля, мой дед, был мечтатель, композитор и музыкант. Главная страсть его жизни горела в коричнево-золотом теле скрипки, на которой он выучился играть самоучкой - и играл так, что из всех, самых отдаленных местечек, собирались евреи и плакали, слушая его. Заправляла домом бобе Фрейде, его жена, здоровенная и очень серьезная женщина, и она-то родила моего отца, который был совсем уж ни на кого не похож.
В восемь месяцев он пошел, в два года - скакал верхом, в три - поехал на корове, держась за рога. Корова с перепугу понеслась в хлев и изо всей силы трахнула отца о низкую притолоку. Бобе Фрейде осмотрела его, выпорола, когда он пришел в себя, вожжами, запрягла коня и, гикая, сама отвезла сына к доктору - у мальчика была сломана рука. Коня бобе Фрейде загнала - так она торопилась.
В пять лет отец упал в колодец, в десять - один, зимней ночью, стоя в широких розвальнях и нахлестывая обезумевшую лошадь, ускакал от стаи волков, бросив им шапку и рукавицы. Если бы лошадь споткнулась - они оба пропали бы. Но лошадь не споткнулась. Ничего такого не случалось, что могло бы загнать в землю вольную эту душу, хотя поводов было больше, чем достаточно, и отец вырос высоким, стройным, с мощной грудью и тонкой талией. И всегда он был весел и светел, как украинская вечерняя заря - и драться умел поразительно.
В 14 году он один сцепился с четырьмя подвыпившими русскими парнями, защищая честь скромной еврейской девушки, жених которой убежал в кусты при первом намеке на опасность. По свидетельству жениха, наблюдавшего драку издали, парни у отца летали "как галушки".
В 16 году в городе Киеве, не имея права жительства, будучи дезертиром и без копейки в кармане, отец садился в трамвай, когда его схватил за воротник жандармский полковник: "Стой, жидок, ты куда?".
И отец развернулся и дал ему в зубы - этим его поступком я горжусь, как гордятся в каком-нибудь английском роду пожалованием рыцарства за научные заслуги. Когда собралась толпа, отец сбежал и поехал жениться на моей маме (свадьба была назначена на следующий день), которая из-за него ушла из дому и всю жизнь обожала - да и с кем, собственно, можно было его сравнивать?
А что за жизнь для него началась, когда он сел за руль машины! Он догонял на машине поезда, и падал на машине в пропасть, и раз на него наехал паровоз - мама в ужасе закрывала глаза и молилась, а ему хоть бы что, он только бахвалился и смеялся, и даже советская власть ничего не могла с ним поделать, - по крайней мере, на первых порах.
В 37 году, когда в местной газете нашего городка появилась статья "Остап Бендер в Укрлеспроме", посвященная отцу, он не стал дожидаться, пока его возьмут, а уволился и мотанул в Москву. Сперва он ночевал на вокзалах, а потом устроился в какой-то захудалой конторе - и даже начальником: русских интеллигентов советская власть давно искоренила, и вынуждена была пользоваться евреями, которые в силу природной живости и склонности к энтузиазму тянули самые безнадежные дела. Старый дом с сиреневым садом отец сменял на комнату в коммунальной квартире и забрал в Москву семью: жену, сына и дочь, двадцатилетних, и меня, двухлетнюю.
