этим словом он назвал то, от чего отказался навеки.
Мир встретил его ослепительным светом. Свет ворвался в распахнутые зрачки, мгновенно сломив нетерпеливое желание увидеть. Беглец оперся о стену, полуослепший, постоял так, привыкая, осторожно разжал стиснутые веки. Лестница… Он оглянулся. С нежностью прочитал наклейку на черном дерматине: «Келья отшельника». Затем привычно вскинул рюкзачок на плечи и резво побежал вниз по ступенькам, соображая по пути, как отсюда добраться до дома. И только преодолев один лестничный пролет, остановился.
Он замер, утратив чувство реальности. Дверь, позволившая давным-давно войти в Келью, располагалась на площадке первого этажа! Или воспоминания лгали? Что-то жутко знакомое чудилось в этих ступенях, в этих обшарпанных подоконниках, в дворике, наконец, видневшемся сквозь окна! Человек перегнулся через перила и внимательно посмотрел вниз. Этаж, второй, третий… Все точно. Это его лестница. Лестница его дома. А площадка, с которой он только что спустился… Там находится его квартира! Вот это да! Прямо напротив выхода из Кельи!
На слабеющих ногах беглец поднялся обратно.
В том месте, где пару минут назад он выскользнул из плена, теперь была глухая, не знавшая ремонта стена старого дома. Ни малейших следов двери. Правильно: здесь и не могло быть никаких дверей, потому что за стеной этой шумела улица. Бывший узник подошел, ощущая робость. Нет — благоговение. Погладил рукой шершавую поверхность, прошептал: «Спасибо…», прижавшись щекой к серой штукатурке. Потом повернулся на 180 градусов и посмотрел на дверь собственной квартиры. Что за ней?
Сейчас было лето — судя по пейзажу за окном лестничной клетки. Но какое именно лето? То самое, в которое он обрел Келью, или же какое-то другое? Сколько прошло времени — дней, лет, веков? Боязно… Впрочем, пути назад не было. Он добровольно покинул убежище, поняв свое предназначение, и пусть сомнения останутся по ту сторону сомкнувшихся стен!
Человек нашел в кармане связку ключей.
Квартиру ему устроили родители. Конечно, любопытно было бы узнать, каким образом, но факт этот столь зауряден, что тратить буквы жалко. Он никогда не интересовался подробностями — просто принял подарок, поднесенный ему в честь получения аттестата зрелости, и начал строить жизненный путь самостоятельно. Квартира была однокомнатной, без телефона, на последнем этаже, но зато он жил в ней один.
«Мама…», — подумал человек, и слабый укол стыда стал ему наградой. Ни разу в Келье он не вспомнил о ней. Ни разу… Надо будет позвонить, да-да, обязательно.
Он просунул ключ в замочную скважину. Замок сработал.
__________
— Ты кто? — спросила девица.
— Как… — он даже растерялся. — Я?.. Это моя квартира.
Из комнаты высунулась вторая девица. На обеих были короткие халаты. Нежно-розовый и нежно-голубой.
— Кто там пришел?
— Говорит, что здесь живет.
— Прекрасно! — вторая девица хохотнула. — Мы тоже здесь живем.
Наступило молчание. Первая вдруг сообразила:
— Слушай, ты Холеный, наверное?
Беглец вздрогнул. Он вечность не слышал этого слова. Забыл о его существовании.
— Похоже, да, — он криво усмехнулся.
Такое человек носил имя. Второе, разумеется — то, с которым был признан в лучших домах, с которым был принят в обществе. Настоящее, увы, погибло в огне. Он вспомнил, откликнулся! Значит, каждый теперь вправе называть его именно так.
— Ну, даешь! Какого же ты молчишь-то? Сразу не мог сказать?
— Я вас не знаю, — хмуро произнес Холеный.
— А мы тебя хорошо знаем! — снова хохотнула вторая девица. — Люмп много о тебе порассказывал.
И первая не удержалась, хмыкнула:
— Чего нас знать, мальчик? Я Надя, а это Верка. Долго ли умеючи?
«Мальчик» вмиг оживился. Спросил, пораженный:
— Люмп? Так это Люмп вас сюда притащил?
— У-у, какой догадливый.
— Как он? Давно его не видел.
— Соскучился? Понимаем, твой Люмп красавчик.
— Кончайте балаган, девочки, — сказал Холеный жестко: неожиданно для самого себя он вспомнил нужный тон. — Я его ищу. По делу.
— Кончать мы любим!
— Ах, кончаем, кончаем! Ты ведь нам поможешь?
— А! А! А!
— Еще! Еще! Еще!
Дурачились, стервы.
— Где Люмп, идиотки?! — закричал хозяин квартиры.
Гостьи захлопнули пасти. Странно переглянулись.
— Хорошо ищешь. Про самочувствие его не знаем, но показать можем.
Человек возбудился:
— Он тут, что ли?
— Хочешь поглазеть? Иди, иди, полюбуйся. Мальчик…
Девочки дуэтом засмеялись. Гадкий был смех, неестественный.
Вошли в комнату. Царил неописуемый бардак! Пол устилали матрацы — сплошным ковром. Валялись бутылки, пустые и неначатые, пачки сигарет, белье и прочая одежда, диски, стаканы, журнальчики, огрызки, фантики — все сразу не охватить. Очевидно, здесь было весело. А мебель… Впрочем, это неважно.
Друг лежал на полу возле стены — то есть на матраце, конечно, — свернувшийся калачиком, накрытый простыней, такой маленький, беззащитный. И почему-то с открытыми глазами.
Холеный испугался. Шепотом спросил:
— Что с ним?
— Поехал, — громко сообщила Надя. Или Вера? Вторая девочка пояснила:
— Вон его машина.
На подоконнике лежал шприц.
— Чем он?
— Хрен его знает. Какую-то редкую стекляшку достал вчера, ну и попробовал.
![В долине смертной тени [Эпидемия]](/storage/book-covers/20/20b59336dc28de47dc7a206b6ad9ee6ea45788bb.jpg)